Растерянный континент. В защиту демократии и независимости Европы - Ги Меттан

что мы не так давно наблюдали в ссоре лидера итальянской «Лиги» и президента французского Национального объединения: заявление Маттео Сальвини, обвинившего Францию в «колониальном преступлении в Африке»[109], стало ударом для Марин Ле Пен, которая враждебно относится к любому постколониальному раскаянию или самобичеванию официальной Франции… Италия, учитывая ее собственную колониальную историю в Ливии и Эфиопии, была, конечно, не в том положении, чтобы тыкать пальцем.

Поэтому «Интернационал националистов», заклейменный своими противниками, – неосуществимый план на завтра. Если популистские партии хотят воплотить в жизнь свои европейские амбиции, им придется преодолеть свои противоречия и развить свое стратегическое видение и способность теоретически осмыслить Европу, на которую они надеются.

В принципе, ни одна из сторон не стремится к сильной Европе. Поэтому, если не считать крупных международных кризисов, можно с уверенностью утверждать, что отсутствует воля к совершению качественного прорыва к подлинному и демократическому европейскому государству, способному действовать в мире как реальная сила, причем с пользой для входящих в него народов. Европеисты придерживаются общинного метода, который они ценят, и будут продолжать нагромождать управленческие слои во время каждого серьезного кризиса.

Похоже, на фоне кризиса евро будет создан новый институт для управления европейским бюджетом, который будет включать в себя новую специальную Парламентскую ассамблею. Или, чтобы противостоять миграционному кризису и изменению климата, появится новый Совет по миграции и новый Совет министров окружающей среды с различными парламентскими форумами по типу НАТО в сфере обороны и Совета Европы в области прав человека.

Скептики, в свою очередь, будут по-прежнему пестовать строго национальный подход к решению глобальных проблем и устранению наиболее вопиющих социальных, финансовых и экологических пробелов. Это патовое положение дел, или ситуация «ни то ни се», в которой ни одна из сторон не выигрывает и не проигрывает, может продолжаться некоторое время. Но рано или поздно пузырь лопнет и откроет путь либо ожесточенному насилию по типу «желтых жилетов», либо более или менее полной интеграции по взаимному согласию в более крупную и лучше организованную империю – Соединенные Штаты Америки. В долгосрочной перспективе события могут развиваться в любом направлении.

Тем не менее, европейский способ ведения дел обладает тем преимуществом, что полагается на вербальный диалог и противостояние, а не на физическое воздействие и государственное насилие, что выгодно отличает его от более вертикальных подходов других сопоставимых держав – Соединенных Штатов, Китая и России[110].

Российской географии и китайской демографии требуется сильное государство

Три вышеупомянутые державы находятся в самом центре глобального неоимпериалистического изменения баланса. В последнем экстренном выпуске под заголовком L’Atlas des empires («Атлас империй»), Le Monde (французская ежедневная газета) и La Vie (французский римско-католический еженедельник) задают вопрос «где сегодня находится власть» и в каком процессе находятся империи – распада или восстановления[111]? Оптимисты-технофилы объясняют, что цифровая революция и транснациональные компании выбросят эти старые категории на свалку истории. Но это вряд ли. Если поскрести по поверхности, мы увидим, что транснациональные корпорации и глобализированный финансовый капитал занимаются общим делом с новыми имперскими стратегиями. Google, Apple, Facebook, Amazon, Microsoft (GAFAM), Tesla, Boeing и Goldman Sachs – инструменты американской гегемонии точно так же, как Huawei, Alibaba и Tencent – китайской.

Чтобы сохранить или вновь завоевать глобальную гегемонию, США сделали ставку на капиталистическую стратегию развития частного сектора, который доказал свою эффективность. Как и Китай в стремлении вернуть себе позицию мирового лидера номер один, которую он занимал во времена самых динамичных императорских династий, возвращается к своей тысячелетней традиции командной экономики и жесткой административной системы в руках касты хорошо обученных и иерархически структурированных чиновников-мандаринов. При внимательном и свободном от идеологических предрассудков рассмотрении китайская система мало чем отличается от французской с ее централизованной республиканской монархией, экономикой а-ля Кольбер и кастой мандаринов – выпускников ENA, которые монополизируют высокие должности в государственном секторе, а также в крупных компаниях CAC 40 («эталонный индекс французского фондового рынка»).

Что касается России, самой слабой из «четверки великих держав», то и она стремится восстановить свое положение на мировой арене, полностью осознавая свои слабости и недостатки. Она также знает, что никогда так не бывает уязвима, как тогда, когда она слаба. В течение десяти лет после того, как рухнул Советский Союз и началась новая либеральная эпоха с Горбачевым и Ельциным, Россия думала, что она сблизится с Западом и ее примут в класс на тех же условиях, что и других. Но то был воздушный замок! И России пришлось очень быстро спуститься с облаков. Она была не нужна, и речи не могло быть о том, чтобы отвести ей в общеевропейской жизни какую-либо роль, несмотря на все красивые декларации о Западе, который простирается «от Ванкувера до Владивостока».

Экономические и политические травмы 90-х годов и унижение, последовавшее за отторжением России Западом, несмотря на неоднократные попытки примирения, предпринятые Борисом Ельциным, а также Владимиром Путиным во время его первого президентского срока, убедили россиян в том, что им нечего ждать ни от Соединенных Штатов, где господствуют русофобы-неоконсерваторы типа Джона Маккейна, ни от европейцев, неспособных вести в отношении России собственную независимую политику.

Волна пропаганды русофобии, обострившейся с избранием Дональда Трампа, на самом деле скрывает очень прозаическую истину, как замечательно обобщила французский историк Марлен Ларюэль в интервью швейцарскому радио: Россия Владимира Путина отнюдь не является угрожающей и империалистической диктатурой, она просто переживает период национального самоутверждения по голлистскому типу[112]. Ей необходимо восстановиться в качестве независимой суверенной нации, признанной всем миром, так же, как Франция де Голля должна была вернуть себе утраченную честь после военных поражений 1940-го, 1954-го и 1962 года и подтвердить свою независимость после потери колониальной империи в Индокитае, Африке и Алжире. Россия, отвергнутая Западом, склоняется в сторону Китая, так как структурно находится между двумя онтологически евразийскими континентами. Если она не окажется загнанной в угол, то никогда не будет выбирать одно в противовес другому.

Однако на институциональном уровне, который мы рассматриваем, интересно отметить, что все три страны делают ставку на сильное государство. С Россией все ясно. В русском менталитете слабое государство означает хаос, бедствие, разорение и иностранное вторжение (в прошлом тевтонское, монгольское и шведское, французское в 1812 году, английское в 1853-м, германское в 1914-м и 1941-м, стран Антанты в 1919-м, НАТО в 90-х и санкционных защитников Украины начиная с 2014 года). Восстановление сильного централизованного государства после катастрофы 90-х объясняет популярность президента Путина. Но несмотря на пропаганду, распространяемую на Западе и самодовольно транслируемую Хиллари Клинтон, которая во