Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

высокую степень ясности своих целей. Идеальная Россия их выбора была страной, в которой вся земля принадлежала крестьянам, была разделена между ними и обрабатывалась членами их семей без использования наемной рабочей силы. Все земли России, пригодные для сельскохозяйственного использования, должны были быть переданы крестьянским общинам, которые установили бы уравнительное землепользование в соответствии с размером семьи или “трудовой нормой”, т. е. числом работников в каждой семье. Продажу земли следовало запретить, а частную собственность на землю – отменить» [82, с. 204].

Приговоры и наказы крестьянских общин в 1905–1907 гг. в совокупности – это и была низовая политэкономия. Она влияла на все остальные институты крестьянского жизнеустройства. В России уже было много грамотных крестьян и рабочих, а также много студентов и интеллигентов, которые пересказывали представления западных интеллектуалов, их образ современного капитализма. Этот образ для большинства населения России был неприемлем – по очень важным признакам. Так, крестьяне в общине не боялись иметь детей, ибо те, подрастая, получали доступ к земле, пусть в бедности. Чаянов заметил о крестьянской семье на Западе: «Немало демографических исследований европейских ученых отмечало факт зависимости рождаемости и смертности от материальных условий существования и ясно выраженный пониженный прирост в малообеспеченных слоях населения. С другой стороны, известно также, что во Франции практическое мальтузианство наиболее развито в зажиточных крестьянских кругах» [75, с. 225].

Американский историк России Р.Г. Суни изучал, каково было отношение к западному капитализму в среде и славянофилов, и левых западников. Он пишет: «Для Константина Аксакова и других славянофилов не только православное христианство, но и крестьянская община составляли суть славянской натуры. Община представлялась в качестве союза людей, которые смогли освободиться от собственного эгоизма и индивидуальности ради общественного согласия. Будучи критически настроенными по отношению к одержавшему на Западе триумф капитализму, славянофилы опасались обезличивания человеческих отношений, преобладания материальной культуры над человеком, которое привносилось частной собственностью. В своем глубоком анализе истории русской мысли Анджей Валицкий охарактеризовал славянофильство как “консервативную утопию”, защищавшую общинность и противостоявшую фрагментирующему эффекту общественных отношений…

Идеи русской исключительности, преодоления гнета западного капитализма и прямого перехода к новому общинному строю были господствовавшими в левом крыле русской интеллигенции, начиная с герценовской доктрины “русского социализма” и прославления крестьянской общины до революционного народничества 1870-х годов. В равной мере влияние этих идей испытали на себе более консервативные фигуры, такие как Ф.М. Достоевский и В.С. Соловьев» [83].

Как ни труден был этот процесс, он воссоединил промышленность и сельское хозяйство в единое народное хозяйство СССР, ликвидировал угрозу голода, поднял сельский труд на совершенно новый технологический уровень и предоставил уходящим из деревни молодым людям рабочее место в современном производстве.

Проект либералов и буржуазии, основанный на западной политэкономии, не прошел.

5.3. Состояние российской экономической науки перед 1917 г.

Структура мышления образованного слоя и привилегированных сословий второй половины XIX в. опиралась на набор понятий Запада и на его авторитет. Для них это означало, что и в России должен быть капитализм, что Россия сильно отстала, в ней много еще было крепостничества и «азиатчины», но сейчас она наверстывала упущенное. Из этого широкого течения выбивались наследники славянофилов – и консерваторы, и революционеры (народники). Против них встали либералы и марксисты. Молодой Ленин в работе 1897 г. «От какого наследства мы отказываемся» так определил суть народничества, две его главные черты: «признание капитализма в России упадком, регрессом» и «вера в самобытность России, идеализация крестьянина, общины и т. п.».

В 80-е годы экономисты-народники развили концепцию некапиталистического («неподражательного») пути развития хозяйства России. Один из них, В.П. Воронцов, писал: «Капиталистическое производство есть лишь одна из форм осуществления промышленного прогресса, между тем как мы его приняли чуть не за самую сущность». Это была сложная концепция, соединяющая формационный и цивилизационный подходы к изучению истории. Народники прекрасно знали марксизм, многие из них были лично знакомы с Марксом или находились с ним и Энгельсом в оживленной переписке.

Важнейшим понятием в концепции «неподражательного» пути развития было народное производство, представленное прежде всего крестьянским трудовым хозяйством. В конце 70-х годов лишь 10 % использовалось в рамках капиталистического производства. Иногда проект народников называли «общинно-государственным социализмом».

Н.А. Бердяев отмечает важную особенность: «Русские суждения о собственности и воровстве определяются не отношением к собственности как социальному институту, а отношением к человеку… С этим связана и русская борьба против буржуазности, русское неприятие буржуазного мира… Для России характерно и очень отличает ее от Запада, что у нас не было и не будет значительной и влиятельной буржуазной идеологии» [84]. Развитие капитализма в России побудило крестьянство и значительную часть всех других сословий искать альтернативный проект будущего – не только из-за угрозы социальных бедствий, но и по духовным (даже религиозным) причинам.

Критики народников сходились между собой в отрицании самобытности цивилизационного пути России и соответствующих особенностей ее хозяйственного строя. Ошибочными были и представления о России социал-демократов, которые следовали установкам ортодоксального марксизма. Легальный марксист П. Струве утверждал, что капитализм есть «единственно возможная» форма развития для России, и весь ее старый хозяйственный строй, ядром которого было общинное землепользование крестьянами, есть лишь продукт отсталости: «Привить этому строю культуру – значит его разрушить».

Распространенным было и убеждение, что разрушение (разложение) этого строя капитализмом западного типа уже быстро идет в России. Плеханов считал, что оно уже состоялось. Туган-Барановский (легальный марксист, а затем кадет) в своей известной книге «Основы политической экономии» признавал, что при крепостном праве «русский социальный строй существенно отличался от западноевропейского», но с ликвидацией крепостного права «самое существенное отличие нашего хозяйственного строя от строя Запада исчезает… И в настоящее время в России господствует тот же хозяйственный строй, что и на Западе» (см. [19, с. 303]).

Исходя из марксистской политэкономии, Ленин в 1899 г. был уверен, что освобождение крестьян от оков общины – благо для них, и так определял позицию социал-демократов: «Мы стоим за отмену всех стеснений права крестьян на свободное распоряжение землей, на отказ от надела, на выход из общины. Судьей того, выгоднее ли быть батраком с наделом или батраком без надела, может быть только сам крестьянин. Поэтому подобные стеснения ни в каком случае и ничем не могут быть оправданы» [85, с. 162][26].

Общинное право запрещало продавать и даже закладывать землю – это, конечно, стеснение. Крестьяне его поддерживали потому, что знали: в их тяжелой жизни чуть ли не каждый попадет в положение, когда отдать землю за долги или пропить ее будет казаться наилучшим выходом. И потерянное не вернешь. Не вполне распоряжаться своим урожаем, а сдавать в