Юрий Пивоваров - Русская политика в ее историческом и культурном отношениях

6. Движущим механизмом раздаточной экономики является механизм координации сдаточно-раздаточных потоков. «Для реализации этого механизма служат соответствующая система управления и финансовые институты, отражающие специфику раздаточной системы».

Концепция О.Э. Бессоновой столь убедительна, а потому и интригующе-увлекательна, что хочется продолжить ее изложение. Однако для нашей темы вполне достаточно и приведенного. — Безусловно, на такой экономической основе публичная политика вырасти не может, не сможет. Отсутствуют все необходимые для этого компоненты. И, напротив, в наличии все те, что способствуют господству здесь Русской Системы (гипотеза Пивоварова-Фурсова).

Вместе с тем «раздаточная экономика» позволяет понять не только многое из истории Отечества, но и то, что происходит сегодня, в поведении путинской администрации, в последних инициативах президента. Следуя бессоновской логике, можно сказать: очередной переходный период заканчивается. Россия, использовав для модернизации раздаточной экономики институты и механизмы рыночного хозяйства западного типа и для модернизации Русской Системы институты и механизмы публичной политики, «возвращается» на круги своя. При этом, стремясь «соответствовать» современному миру, задающему в нем тон Западу, решая попутно некоторые свои (точнее: господствующих групп) задачи, Россия сохраняет определенные элементы как «рынка», так и публичной политики. Но они встроены в модернизированные и довольно серьезно трансформированные раздаточную экономику и Русскую Систему.

Или, несколько иными словами: публичная политика в России максимально «предполагает» неполитическое. То есть с точки зрения политической — неправильное. Вместе с тем, русская публичная политика это прикрытие неполитических по своей сути процессов. Это — перевод на европейский язык неевропейского содержания.

* * *

Но что же прикрывает собой русская публичная политика? Какое неевропейское содержание переводит она на европейский язык? — Попробуем, хотя бы отчасти, ответить на этот вопрос с помощью Симона Кордонского, блистательного современного социолога. Обратимся для этого к интервью, данному им журналу «Отечественные записки» (М., 2004. № 2. С. 8б-9б; оно называется «Цели и риски»).

Ученый обсуждает тему русского административно-ресурсного рынка, тему русского передельного социума. — «Процессы, протекавшие в России в последнее время, были в основном дележом собственности бывшего СССР. В Советском Союзе были накоплены огромные ресурсы … В ходе распада каналов, связывавших элементы Страны Советов, выделялась колоссальная энергия — ресурсы превращаются в деньги. Вся постсоветская экономика основана на выставлении на рынок разного рода ресурсов: сначала оборонка, потом пошла нефтянка, металлы, драгметаллы, химические производства, электро-энергетика. Но вот уже много лет, начиная, наверное, с 1997 года, на рынке не появляется новых материальных ресурсов. Это не значит, что их нет. Они есть, например, ресурс, связанный с ЖКХ. Есть огромный ресурс земли, но он капитализируется локально, а не глобально». И далее: «Когда на рынке появлялся очередной ресурс, он обрастал рыночными субститутами — акциями, облигациями, кредитами, депозитами, депозитарными расписками и т. д. После 1997 года, когда на рынок перестали выходить новые типы ресурсов, ресурсом стала сама власть … Уже семь лет основным предметом торга является сама власть».

В контексте нашей темы можно сказать: публичная политика в России выражает и отражает этот тип рыночных отношений, выражает и отражает интересы участников этого процесса раздела и передела. Сужающееся же ныне пространство публичной политики, редукция его «акторов» вполне корреспондирует складывающемуся «дефициту» выставляемых на «продажу» ресурсов. Но это также связано с особой ролью власти на русском рынке (и, понятно, в публичной политике).

На вопрос: «власть как инструмент перераспределения выведенных на рынок ресурсов?» Кордонский отвечает так «Да. Причем, все это участниками рынка очень четко осознается. Но сейчас рынок передела уже исчерпывает себя и не порождает денег. Нельзя бесконечно переделивать, нужно выводить на рынок новые ресурсы или снимать административный стресс, ограничивающий свободную торговлю уже выведенными на рынок товарами и услугами. Отсюда и разговоры об административной реформе как способе освобождения ресурсов.

Что такое нынешняя административная система? Ведь как система она не описана, не задана однозначно в нормативных документах. Следовательно, ее как системы не существует. Есть административный механизм. И этот механизм занимается в основном тем, что отсасывает деньги из экономики и превращает их в сокровища чиновников и предпринимателей. В сокровища в полит-экономическом смысле этого слова, ведь барыши чиновников не включаются в рыночный оборот, не порождают новых рыночных субститутов.

…Говорить, что рынок у нас возникает, а государство ему мешает, — неверно. Рынок у нас всегда был — это административный рынок, и по своему масштабу этот рынок намного шире того, что существовал, например, где бы то ни было. Потому что на традиционном рынке те ценности, которые у нас продаются — печати, подписи и так далее, — никогда не были предметом открытого торга. Наша проблема не в расширении рыночных отношений, а в сужении области действия административного рынка.

…Желательно сужение административного рынка. Но здесь возникает очень сложный вопрос социальной стабильности. Институтами административного рынка у нас поддерживается огромная социальная сфера. В ходе административного торга между субъектами Федерации и регионами всегда находится способ поддерживать хотя бы на минимальном уровне потребности граждан, лишенных по разным обстоятельствам возможности — или желания — участвовать в дележе ресурсов».

Итак, власть господствует на административно-ресурсном рынке. Причем, этот рынок сложился еще в стародавние советские времена. Попутно заметим: следовательно, «русская публичная политика-2» вырастает из коммунистического прошлого, политически оформляет и «прикрывает» то, что сформировалось в недрах «реального социализма». Это, кстати, несколько корректирует концепцию Безансона-Тимофеева. У них теневая экономика с коррупцией трактуется как здоровая реакция народного организма на ложь и фальшь коммунизма. На самом деле, вся система, по-видимому, эволюционировала в сторону внелегально-теневого — административно-ресурсного рынка.

…Собственно говоря, всего этого, сказанного в этой работе, достаточно, чтобы утверждать: судьба публичной политики в России весьма неопределенна. С одной стороны, это, как уже отмечалось, «операция прикрытия», с другой — эссенция русской жизни порождает, требует, предполагает в некоторые эпохи именно такие формы своего (этой самой эссенции) бытования. Именно такие, а не иные. И, думаю, что закат «русской публичной политики-2» есть закат лишь «русской публичной политики-2». Не более того, но, увы, и не менее…

«Народная жизнь не растение»

Однако заканчивать работу на этом многоточии, на этой многозначительной неясности не хочется. Хотя звучит весьма примеряюще: и вроде бы и шансов на публичную политику у нас маловато, и вроде бы какие-то есть, но в какой-то самобытной форме и отражающей какое-то самобытное содержание. Иными словами, она, эта политика, и будет, и не будет. Как и рынок, и свобода слова, и пр. Да, вот, и сам В.Ю. Сурков на презентации книги Алексея Чадаева (как здесь не вспомнить Цветаеву: «второй уже Шмидт в российской истории»; и у нас второй «Чадаев») «Путин. Его идеология» (редактор — Г.О. Павловский; вот компания! — и все «витийством резким знамениты») указывает нам: «Реальным инструментом власти в современной системе является не административная вертикаль, а система влияния, основанная на моральном авторитете и значимости. Президент больше «жрец» или «судья», чем «царь». Но мера его ответственности при этом — «царская» (Коммерсант. 10.02.2006).