Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе - Григорий Васильевич Голосов

другую партию, ЗАПУ. Сходная ситуация соперничества коммунистических держав была в Анголе, Мозамбике и ЮАР, и везде победили просоветские движения. Китайская помощь была пожиже советской.

Однако Мугабе удалось переиграть и лидера ЗАПУ Джошуа Нкомо, и умеренных оппозиционеров во главе с Канааном Бананой, без посредничества которых относительно мирное урегулирование конфликта в 1980 году было бы невозможным. Но наследие вооруженной борьбы против апартеида никуда не делось. Главные части этого наследия – это, с одной стороны, партия ЗАНУ – ПФ, которая осталась при Мугабе довольно мощной и хорошо организованной силой, а с другой стороны – современная армия Зимбабве, руководство которой сформировано из ветеранов партизанского движения и прочно интегрировано в структуру правящей партии. Дистанция между политическим и военным руководством в Зимбабве всегда была очень короткой. В классической литературе, посвященной роли военных в политике, такая модель определяется как «проникновение». Эта модель позволяет гражданским политикам эффективно контролировать силовиков, но только при условии, что они играют видную роль в политическом руководстве.

В период освободительной борьбы Мугабе придерживался марксистско-ленинских взглядов, но после прихода к власти отказался от идеи создать государство коммунистического типа. Это принесло свои плоды. Сейчас уже трудно поверить, но в 80-х годах темпы экономического развития Зимбабве были куда более впечатляющими, чем у тех стран, где просоветские правительства всерьез принялись за строительство социализма, – Анголы и Мозамбика. Мугабе был прагматиком. Его интересовала не идеология, а власть, которую сначала пришлось делить с Бананой и Нкомо. Это продолжалось недолго. Уже во второй половине 80-х Мугабе стал единовластным правителем страны.

Казалось бы, наступило самое время для того, чтобы все-таки установить однопартийную диктатуру. Но Мугабе оказался умнее. Он понимал, что политизация армии дает ей слишком большую власть в рамках правящей партии и при однопартийном режиме он слишком зависел бы от военных. Поэтому Мугабе пошел по пути электорального авторитаризма. В Зимбабве на регулярной основе проводились выборы, была разрешена деятельность не только фиктивной (этим сейчас никого не удивишь), но и настоящей оппозиции. К концу 90-х ее лидером стал Морган Цвангираи, ранее в течение 20 лет сотрудничавший с режимом.

При этом режим Мугабе оставался диктатурой. Выборы в Зимбабве не были фиктивными, в них действительно участвовала оппозиция – но результаты подделывались. Оппозиция не запрещалась, но подвергалась репрессиям. Однако видимость «демократического процесса» оставляла у Мугабе железный аргумент, который он всегда мог предъявить собственной партии и военным в ее руководстве: он один мог выиграть для них выборы. Настоящие проблемы у Мугабе начались только тогда, когда в 2008 году, на пике экономического кризиса, он уступил Цвангираи в первом туре президентских выборов. Власть он не отдал: сначала договорился с соперником, убедив его отказаться от участия во втором туре в обмен на пост премьер-министра, а потом и вовсе избавился от него, отправив его в эмиграцию. Сторонники Цвангираи подверглись жестоким репрессиям.

Теперь Мугабе остался наедине с собственной партией и военными, но – возможно, ввиду естественной в преклонном возрасте утраты политического чутья – не понял, что ситуация изменилась. Он по-прежнему играл роль единоличного правителя. И тут в полный рост встал вопрос, преследующий приспешников любого пожилого правителя: что потом? Иными словами, вопрос о престолонаследии. У военной фракции в руководстве Зимбабве был предпочтительный преемник, вице-президент Эммерсон Мнангагва, который фактически уже заправлял в стране, отвечая, в частности, за то, что в России называют «силовым блоком».

Однако Мугабе неожиданно подверг Мнангагву опале, фактически назначив преемницей свою жену, которая доверием военных никогда не пользовалась. После этого дни Мугабе у власти были сочтены. 14–15 ноября 2017 года, после того как Мугабе отправил Мнангагву в отставку, военные свергли Мугабе, поместив его под домашний арест. Однако окончательно судьба диктатора решилась только тогда, когда партия ЗАНУ – ПФ сначала призвала его подать в отставку, а затем, когда Мугабе отказался, подтвердила этот призыв, начав в парламенте процедуру импичмента. Мугабе поддался давлению, в результате чего Мнангагва занял президентский пост. Он остается президентом по сей день. Выборы 2018 года, которые Мнангагва выиграл с небольшим перевесом, были расценены международными наблюдателями как нечестные. Постепенно новый президент консолидировал свой контроль как над вооруженными силами, так и над правящей партией. Все в Зимбабве, даже гиперинфляция, вернулось на круги своя.

Случай Зимбабве должен охладить оптимизм тех, кто на основании предыдущих кейс-стадис мог бы прийти к заключению, что партийные режимы, существующие в электоральных автократиях, обязательно приходят к демократизации. Этот путь – не только долгий и мучительный, но и ненадежный. Авторитарные доминирующие партии действительно могут сделать выбор в пользу демократизации. Но вполне реален и совсем другой вариант: даже когда персоналистский элемент режима в буквальном смысле изживает себя, как в Зимбабве, где Мугабе прожил чуть больше года после отстранения от власти, правящая партия может сделать выбор в пользу сохранения старого порядка. Более того, этот выбор в условиях электорального авторитаризма является естественным, и то, что наличие правящей партии несколько смягчает персонализм режима, лишь увеличивает его устойчивость перед лицом кризиса.

3 Проблемы политической трансформации

3.1 Выживание и гибель диктатур

Вопрос о том, что будет в России «после Путина», обсуждается с 2003 года, и каждый раз правильный ответ состоял в том, что Путин и останется. Надо признать, что и сейчас именно такой ответ кажется наиболее правдоподобным. Конституционные поправки 2020 года создали правовые условия для того, чтобы Путин сохранил свой нынешний пост еще на 12 лет, а политическая ситуация все еще не располагает к иному прогнозу.

Кое-что, конечно, изменилось, и если свести эти изменения к одной краткой формуле, то можно сказать, что для всех жителей России – как для ее правящего класса, так и для народных масс – Путин из средства решения проблем превращается в главную проблему. Это изменение далеко еще не завершено и уж точно далеко не всеми осознано. Многие продолжают надеяться, что Путину – как это было почти всегда в течение его долгого правления – удастся разрулить ситуацию. В принципе, нельзя исключить, что эти надежды окажутся оправданными. Тогда сценарий «Путин 2036» (а может быть, и «Путин 2036+») окажется вполне реалистическим. Величина числительного в названии сценария будет определяться исключительно долголетием и дееспособностью нынешнего президента.

Однако надо быть уж слишком радужным оптимистом относительно развития ситуации по написанному самим Путиным сценарию, чтобы безоговорочно верить в его реалистичность. Это подталкивает к рассуждению о том, в каком направлении будет трансформироваться российский режим при существенном изменении баланса сил в высшем российском политическом руководстве – необязательно (хотя и возможно) «после Путина», но при любом существенном изменении его роли. Об этом и поговорим в третьей главе книги.

Нынешний российский режим – это авторитарный персоналистский