Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Каплан Нил

Важным поворотным пунктом в этом отношении стало создание в середине 1921 г. эмирата Трансиордания на той части территории подмандатной Палестины, которая располагалась к востоку от реки Иордан (что было частью проекта по обеспечению престолом сына Хусейна Абдаллы). Исключение этой территории из сферы применения положений мандата о национальном доме еврейского народа стало большим разочарованием для многих сионистов. Для последователей лидера сионистов-ревизионистов Владимира Жаботинского это было не чем иным, как британским «предательством» и «первым разделом» вожделеемой ими родины[113].

В последующие годы представители сионистов будут адресовать свои жалобы и претензии в Лондон и в Лигу Наций, обвиняя британскую администрацию в Палестине в недобросовестной реализации политики, которая, как они ожидали, должна была способствовать развитию еврейского национального дома. Эта аргументация нашла свое умеренное и вежливое выражение в настрое основной массы сионистов, но в 1930-х и 1940-х гг. она переросла в более радикальную (иногда антиколониальную) риторику и действия раскольнических вооруженных группировок вроде «Иргун Цваи Леуми» (также просто «Иргун» или ETZEL) и «банды Штерна» («Лохамей Херут Исраэль», или LEHI)[114].

Такая сионистская критика британского «предательства» прослеживается в мемуарах, пропагандистских сочинениях и материалах на интернет-сайтах[115]. Одна из самых масштабных — и натянутых, если тщательно изучить исторические свидетельства[116], — конспирологических теорий о британском двуличии по отношению к евреям и о британском «проекте» или «генеральном плане» контроля над Палестиной исходила от основателя «Иргуна» Менахема Бегина, впоследствии премьер-министра Израиля. В своих мемуарах под названием «Восстание» (The Revolt, 1972) он выдвигает следующие обвинения в адрес Великобритании:

Арабы, когда потребуется, «восставали» против «иностранного вторжения», а евреи всегда оставались меньшинством под угрозой исчезновения. Каждого требовалось защищать от другого — британскими штыками… Этот цикл событий повторялся снова и снова. Арабов поощряли, иногда совершенно открыто, нападать на евреев. Затем формировалась очередная комиссия по расследованию со своими докладами. Публиковалась Белая книга, и иммиграция прекращалась или сводилась к минимуму[117].

Такие полярные мнения дают понять, в какой тупик зашли британцы, чьи попытки исполнить свое двойное обязательство в условиях мандата неизбежно приносили разочарование одной из сторон, а зачатую и обеим. Британцы были не в состоянии одновременно удовлетворить и арабов с их постоянными опасениями, возражениями и сопротивлением, и сионистов, жалующихся, что британцы не выполняют своих торжественных обещаний. Эти взаимоисключающие взгляды на роль Великобритании переплелись с другими спорными темами — например, возвращались ли сионисты на свою землю или вторгались в чужую, было ли недовольство палестинцев подлинным или возбуждалось искусственно. И хотя эти вопросы не кажутся такими неразрешимыми, как первые два из основных противоречий, сформулированные в главе 3 этой книги, споры о роли, которую сыграла Великобритания, лишь подливают масла в огонь.

В оставшихся разделах этой главы будет представлено еще больше свидетельств того, как эта линия раскола проявляла себя в палестинско-еврейско-британских отношениях в период мандата. В ходе этого обзора мы также сформулируем и рассмотрим четвертое и пятое из выделенных мною основных противоречий: были ли палестинский национализм и его сопротивление сионизму подлинными, искренними и основанными на реальном недовольстве и что принес сионизм коренному населению — пользу или вред.

Действуя в широком контексте общего для всех арабов разочарования послевоенным урегулированием, разделившим Ближний Восток на французскую и британскую сферы влияния в рамках системы мандатов, арабы Палестины, которые до того были активными членами националистических клубов, продвигавших идеи независимости, в первые послевоенные годы (1918–1921) перенесли акцент с общеарабской борьбы на специфически местную форму палестинско-арабского национализма. С крушением послевоенных надежд на включение Палестины (как «южной Сирии») в арабскую конфедерацию под руководством правящего из Дамаска Фейсала лидеры палестинских арабов переключились на сопротивление сионистской программе в самой Палестине — программе, которая, будучи воплощена в жизнь, несомненно заблокировала бы саму возможность возникновения там независимого арабского государства[118].

С 1920 г. и далее палестинская община (как и ее соперник — еврейский ишув) создавала государство в государстве. Палестинский политический аппарат состоял поначалу из двух основных институтов: Арабского палестинского конгресса, созданного на основе местных мусульманско-христианских ассоциаций, и Высшего мусульманского совета. Первый избирал Арабский исполнительный комитет, призванный представлять разные родовые, территориальные и религиозные группы. До середины 1930-х гг. Арабский исполнительный комитет исполнял функцию главного защитника интересов палестинцев в переговорах с британскими чиновниками, он же направлял делегации в Лондон и Женеву[119].

После 1920 г. и арабы, и сионисты действовали в рамках одной и той же схемы: без конца жаловаться чиновникам британской колониальной администрации в Палестине и/или в Лондоне на беззакония и агрессивное поведение другой стороны и/или на несправедливое отношение к ним властей — несправедливое особенно в сравнении с отношением к другой общине. Внешне незначительные инциденты или символические жесты приобретали националистическую окраску, потому что каждая из сторон ревностно стремилась сохранить и повысить свой статус относительно другой — как, например, в случае, когда британцы решили признать иврит одним из трех официальных языков Палестины и использовать его в правительственных сообщениях, на монетах и почтовых марках.

Мандат на управление Палестиной — международно-правовой документ, состоящий из 28 статей, — был официально ратифицирован в середине 1922 г. и вступил в силу годом позже. Вторя двойственности и противоречивости декларации Бальфура, преамбула и статьи 2, 4 и 6 мандата содержали формулировки, которые для сионистов были даже благоприятнее самой декларации — особенно сделанное в преамбуле признание «исторической связи еврейского народа с Палестиной и… оснований для воссоздания в этой стране его национального дома». Документ давал трем сторонам что-то вроде основного закона, определявшего обязательства и ответственность Великобритании как держателя мандата и по отношению к сионистам, и по отношению к коренному населению; на него наперебой ссылались в своих официальных жалобах лидеры обеих общин.

В период британского правления палестинское руководство не признавало законности самого мандата, считая его нарушением некоторых положений статьи 22 Устава Лиги Наций. Палестинцы указывали на то, что условия мандата, предусматривающие создание национального дома еврейского народа, противоречат принципам самоопределения народов и обещаниям, данным в других британских декларациях, в Четырнадцати пунктах американского президента Вудро Вильсона и в докладе комиссии Кинга — Крейна, представленном в августе 1919 г.[120] На протяжении многих лет специалисты по международному праву и политические комментаторы оттачивали свои аналитические навыки, отстаивая позицию палестинцев или израильтян — пытаясь, словно в суде, доказать, легитимны или нелегитимны были декларация Бальфура и мандат на управление Палестиной с точки зрения международного (т. е. европейского) права и дипломатии[121].