Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Каплан Нил

Но можно ли списать колониальную парадигму со счета как не более чем искусственный продукт перемен в академической и международной политике? И хотя тот факт, что одна парадигма становится в какой-то момент популярнее другой, может объясняться любопытной смесью благородных и низменных мотивов, было бы ошибкой думать, будто нарратив «сионизм как колониализм» придумали постфактум с целью одержать победу в споре, разгоревшемся в наши дни, и подорвать сионистский нарратив или что это просто инструмент, изобретенный антисемитами и врагами Израиля, чтобы возложить всю вину на евреев и лишить правомерности их претензии на государственность.

В критических высказываниях, подобных приведенному выше, упускается из виду тот факт, что колониально-поселенческая модель сионизма — не просто интеллектуальный конструкт, это также и неотъемлемая часть аутентичного палестинского нарратива, основанного на реальном опыте — точно так же, как и конкурирующий нарратив о тоске по Сиону и возвращении туда является подлинным отражением опыта еврейской диаспоры, который нельзя сбрасывать со счетов как служащую корыстным интересам пропаганду. К сожалению, ученые с обеих сторон этого спора редко поднимаются над широко распространенной близорукой позицией — свойственной и им самим, и народам, от имени которых они говорят, — считать, что «наш нарратив — это факты, а их нарратив — пропаганда»[92]. Мы еще увидим подобные примеры на этих страницах, а к концепции конкурирующих нарративов вернемся в главе 12.

Современные научные и иные трактовки сионизма как проявления поселенческого колониализма можно рассматривать как развитие идей и аргументов палестинских националистов, которые с 1920-х гг., если не раньше, вели активную борьбу с сионизмом. Если не считать малозаметных политических протестов, исследований и брошюр, впервые эти аргументы четко сформулировал Джордж Антониус в своей книге «Арабское пробуждение» (The Arab Awakening), опубликованной в 1938 г.[93] В последующие десятилетия немалый вклад в развитие того же подхода внесли французский ученый Максим Родинсон, чье нашумевшее эссе «Израиль: колониальное предприятие?» (Israel: fait colonial?) было опубликовано в 1967 г., и выдающийся палестинской историк профессор Валид Халиди[94].

Самым, вероятно, известным выразителем этой идеи стал американский ученый и активист палестинского происхождения Эдвард Саид. Названия из содержания его многократно переизданной и часто цитируемой книги 1979 г. «Палестинский вопрос» (The Question of Palestine) отражают самую суть антиколониальной критики в адрес сионизма. Вторая ее часть называется «Сионизм с точки зрения его жертв» и содержит две главы: «Сионизм и установки европейского колониализма» и «Сионистское заселение, палестинская депопуляция»[95]. Еще более радикальный выразитель того же подхода — Джозеф Массад, который в своих работах пишет, что само выражение «израильско-палестинский конфликт» уже вводит в заблуждение, поскольку слово «конфликт» подразумевает равновесие и симметрию между двумя равными и равно легитимными соперниками. Он же считает, что речь должна идти о колониально-поселенческом вторжении, агрессии, совершенной одной — шовинистической и расистской — стороной (сионистами) против другой (палестинцев), которая всего лишь пытается обороняться[96].

В ходе дискуссии, которая, разумеется, не переубеждает тех, кто уверен, что сионизм — это форма колониализма, такие авторы, как Троен, Гелбер и другие, выдвигают контраргументы, которые либо полностью отвергают аналогию с колониализмом, либо указывают на характеристики, не позволяющие считать сионизм разновидностью чистого колониализма. Троен, например, приводит доказательства того, что международное (то есть европейское) сообщество ранее согласилось с идеей восстановления еврейской нации и признало право евреев вернуться на родину в Палестину/Эрец-Исраэль, чтобы отстроить ее заново. Он описывает подход сионистов как построение нового общества (ишува), которое стремилось отказаться от европейских реалий, а не воспроизводить их на Ближнем Востоке:

Адаптация, трансформация и отторжение Европы пронизывали всю интеллектуальную и культурную реальность ишува. Было совершенно ясно, что сионизм не занимается простым подражанием или прямым переносом. Сионисты не считали себя иностранцами или завоевателями. Веками они чувствовали себя чужими в странах, где обитала диаспора. В Эрец-Исраэль они приложили невероятную творческую энергию, чтобы почувствовать себя дома, ощутить себя коренными жителями. Именно это их преображение убедило значительную часть мирового сообщества в том, что евреи имеют право на независимость в пределах той части страны, которую они столь сильно преобразили[97].

Среди иных аргументов, выдвигаемых против модели, приравнивающей сионизм к колониализму, выделяются следующие:

• переселяясь в Палестину и обустраиваясь там, сионисты намеревались основать свое национальное государство, воссоединившись с землей, а не построить форпост для эксплуатации ее ресурсов в интересах иностранной метрополии;

• применение сионистами силы не было частью первоначального плана агрессивного завоевания, но явилось ответом на насилие со стороны арабов;

• сионисты покупали, а не захватывали и не присваивали землю;

• сионизм был смесью элементов «колониального, антиколониального и постколониального дискурсов и соответствующих им практик»[98].

Спор о том, следует ли рассматривать этот конфликт в рамках колониально-поселенческой парадигмы или же в соответствии с конкурирующим нарративом еврейского национализма, — один из тех, в которых, я полагаю, невозможно победить. Однако он снова и снова разгорается даже среди израильских интеллектуалов[99]. Наличие контраргументов, похоже, не впечатляет людей, которые твердо придерживаются какой-то одной из этих парадигм; противоречащие свидетельства с легкостью отбрасываются как необъективные или надуманные. Диалоги между палестинскими и израильскими учеными, какими бы они ни были откровенными и с какими бы благими намерениями ни начинались, превращаются, как правило, в безрезультатные, а порой и разгоряченные споры в духе «око за око», как только поднимается вопрос о сионизме и колониализме[100]. Люди, решительно настроенные продвигать «интересы Израиля» или «интересы Палестины», похоже, зациклены на отношении к парадигме оппонента как к полемическому приему, который нужно дискредитировать и развенчивать искусной аргументацией, как будто все дело в том, кто наберет в процессе больше очков.

Я буду принимать и рассматривать обе эти конкурирующие версии как искреннее выражение нарративов противоборствующих сторон. Возможно, имеет смысл не зацикливаться на бинарном выборе «или/или», но считать сионизм движением одновременно и за завоевание (Палестины), и за национальное освобождение (евреев)[101].

Скорее всего, неразрешимые противоречия между пониманием израильско-палестинского конфликта как столкновения национализмов и как колониально-поселенческого вторжения способствуют тому, что каждая сторона считает себя праведной жертвой другой. Как будет показано на страницах этой книги, этот аспект, «жертвы против жертв», сам по себе является одним из факторов неразрешимости конфликта. Ранние сионисты были проникнуты ощущением своей миссии: покончить с несправедливостью и страданиями, которые веками претерпевали евреи — рассеянные по миру и презираемые жертвы сначала религиозной, а затем расово-биологической ненависти и преследований. Их энтузиазм и те лишения, на которые им пришлось пойти, решившись покинуть Европу ради земли, которую они считали своей древней родиной, могут отчасти объяснить слепоту сионистов-первопроходцев в отношении того негативного влияния, которое они оказывали на коренное население османской Палестины.