Сергей Кара-Мурза - Между идеологией и наукой

Для человека с реалистическим сознанием это признание покажется чудовищным. Такая безответственность не укладывается в голове, но это говорится без всякого волнения, без попытки как-то объяснить такую интеллектуальную аномалию.

Присутствовавший на лекции Глеб Павловский, который занимался разработкой реформ в плане политики, добавляет: «Лет 15 назад, при начале нашего общественного движения, имела место неформальная конвенция. Конвенция о том, что знания о реальности не важны для какого-то ни было политического или общественного действия. Действительно, эта конвенция состоялась, и реформаторы действовали внутри нее, как часть ее. С моей точки зрения, утверждения докладчика можно интерпретировать так, что собственно реформаторы были людьми, которые согласились действовать, не имея никаких представлений о реальности, но при наличии инструментов для преобразования, изменения того, что есть, особенно в направлении своих мечтательных предположений. Эти люди делали то, что они делали, и погрузили остальных в ситуацию выживания.

Пример этих реформ это то, что происходило в правовой сфере, где либерализация процессуального законодательства конца 80-х, начала 90-х годов привела к тому, что условия населения в лагерях стали пыточными, каковыми они не были при Советской власти. Они и продолжают ими быть, это продолжает усугубляться, там существует отдельная социальная реальность, которая совершенно не описывается современными правозащитниками».

Эти слова надо понимать так, что и сам Павловский участвовал в выработке и заключении этой «неформальной конвенции», которой следовали реформаторы. Но разве положение изменилось, разве эта конвенция отменена? Разве бесстрастная констатация заменяет рефлексию и поиск путей к исправлению патологии? Ни в коей мере. Павловский продолжает уже о нынешних политиках у власти: «Они уклоняются и развивают очень изощренные технологии, в том числе исследовательские, политические, научные, общественные технологии вытеснения любого реального знания… Это… питает энергетикой наш политический и государственный процесс, — уход от знания реальности, отказ, агрессивное сопротивление знанию чего бы то ни было о стране, в которой мы живем».

И вот, люди с таким мышлением были востребованы как интеллектуальное сообщество, взявшееся планировать переделку всей жизни страны. И они были ведь поддержаны наиболее влиятельной частью интеллигенции! Да и сейчас пользуются уважением и престижем, читают лекции…

После той лекции Кордонского была дискуссия, и вот красноречивые ответы этого идеолога реформ. Он высказал странную мысль, что «реформ не было» — так, шалости. Его и спрашивают об одной из шалостей Гайдара:

«Рогов. Реформ не было, а отпуск цен был. Это был благотворный шаг?

Кордонский. А хрен его знает.

Рогов. Давайте согласимся, что отпуск цен благотворно…

Кордонский. Не благотворно, понимаешь? Голодуха была. Что значит благотворно? Другого выхода не было».

Представьте: одного из соавторов доктрины реформ через 12 лет после либерализации цен спрашивают, какова нынешняя оценка этого шага, и он отвечает: «А хрен его знает». Да это просто распад рациональности и норм интеллектуальной совести. Ведь речь идет о шаге, который привел к социальной катастрофе, последствия его хорошо известны, неужели не нашлось других слов!

Дальше — больше. Референт президента не может не знать, что в 1991 г. никакой «голодухи», которая якобы заставила отпустить цены, в стране не было, а именно после отпуска цен голодуха возникла — и в конце 1992 г. более половины женщин РСФСР получали в рационе белка меньше физиологического минимума. Изменение типа питания после отпуска цен дотошно зафиксировано в официальном докладе о состоянии здоровья населения России.

Но Кордонский вовсе не лжет, он просто не обращает внимания на реальность, она для него несущественна — он следует конвенции, о которой сказал Павловский. Однако ведь даже и в этом он нелогичен. Допустим, была голодуха — почему же «другого выхода не было», кроме как отпустить цены и сделать многие продукты недоступными для половины населения? Он не слышал, что в 1918 г. при голодухе ввели уравнительные пайки? Ему родители не рассказали, что с 1941 по 1947 г. в стране существовала карточная система, которая предотвратила голодуху в гораздо более трудных условиях? Совершенно очевидно, что «другие выходы» были и ответ Кордонского иррационален, неразумен. Иного не дано! Какое сужение сознания — или ложь.

Экономист В. Найшуль, также считающий себя теоретиком реформы, признает в 2004 году: «Проблема, которая до сих пор не решена, — это неспособность связать реформы с традициями России. Неспособность в 85-м году, неспособность в 91-м, неспособность в 2000-м и неспособность в 2004 году — неспособность у этой группы [авторов доктрины реформ] и неспособность у страны в целом. Никто не представляет себе, как сшить эти две вещи… То, что можно сделать на голом месте, получается. Там, где требуются культура и традиция, эти реформы не работают. Скажем, начиная от наукоемких отраслей и банковского сектора, кончая государственным устройством, судебной и армейской реформой. Список можно продолжить» [63].

Найшуль вскользь высказал важный тезис реформаторов: «То, что можно сделать на голом месте, получается. Там, где требуются культура и традиция, эти реформы не работают».

Вопрос: где в России реформаторы нашли «голое место»? Что означает это понятие? Какая часть бытия России не обладает «культурой и традицией»? Найшуль использовал применительно к российской реформе понятие, применяемое колонизаторами в отношении земельных угодий аборигенов.21 Теперь принцип res nullius фигурирует в языке теоретика реформы в России.

Раздел II. Объекты идеологических атак

Все частные операции по разрушению социальных, экономических и духовных структур советского строя и СССР развернулись после тотальной информационно-психологической атаки — по всей территории СССР, во всей толще его общества и на всех уровнях духовной структуры личности. Это можно сравнить с операцией, в которой на личный состав и население обрушили избыточное количество нервно-паралитических отравляющих веществ. Была произведена декомпозиция «образа прошлого» — история предыдущих полутора веков России и СССР. Эта акция готовилась верхушкой советских обществоведов (вероятно, с помощью зарубежных психологов и культурологов).

Итальянский историк М. Феретти, специалист по истории СССР, коротко и четко изложила схему этой операции: «Осуждение сталинизма перерастает в осуждение большевизма, причем второй термин за счет знаменательного семантического сдвига постепенно вытесняет первый и в конце концов полностью его заменяет. Большевизм объявляется феноменом, свойственным незначительному меньшинству и вдобавок импортированным, глубоко чуждым русской истории (тема, близкая также националистам, в устах которых слова “чужой” и “иностранный” играют роль эвфемизмов, заменяющих слово “еврейский”).

Итак, Октябрьская революция подвергается радикальной критике, ее объявляют первопричиной всех трагедий, которые впоследствии пережила страна. Критика эта обрушивается на всю советскую историю в целом; сталинские преступления при этом не отделяются от других объектов осуждения. Согласно этой концепции, революция заставила Россию отклониться от “естественного” пути, по которому пошли западные страны — пути, капиталистическому в экономике и демократическому в политике, — и насильно подвергла ее преступному “эксперименту” по воплощению в жизнь коммунистической утопии. Иначе говоря, революцию лишают социального масштаба и превращают в заурядный государственный переворот, устроенный горсткой кровожадных фанатиков, которые решили во что бы то ни стало воплотить в жизнь заветы К. Маркса. Революция предстает своего рода “исторической случайностью”, помешавшей России пожать плоды экономического роста, начавшегося на заре XX в.» [68].

Частности этой большой кампании у нас уже описаны в изобилии, но схема М. Феретти многим поможет систематизировать эти частности. Редко в истории встречаются такие диверсии интеллектуальной элиты против своей нации.

Здесь мы опишем некоторые конкретные действия по деградации общественного сознания, о которых надо бы подумать той части интеллигенции, которая была вовлечена в эти операции с благими намерениями «улучшить систему». Какие ценности были уничтожены в ходе этого когнитивного бунта элиты? Ведь их придется восстанавливать после того, как они были использованы в войне против населения как «оборотни». Это будет трудное дело.

Высшей ценностью в идеологическом дискурсе перестройки была названа демократия. Общество практически единодушно этот лозунг поддержало, поначалу не вникая в тонкости трактовки этого понятия. Его обыденное представление казалось общепонятным и естественным.