Юрий Мухин - Власть над властью

Патологоанатом, делая вскрытие, фактически объяснил, почему слесари вели себя беспечно,— в желудке погибшего содержание спирта было все еще выше, чем в крови, то есть слесари начали смену с распития бутылки.

А вот приговор народного суда: мастеру смены, началь­нику электрослужбы и начальнику механослужбы — по два года условно. Последние два инженера — дневные работни­ки, их в это время на заводе не было, но ведь они «не обес­печили безопасной работы механизмов».

Но этим хоть условный срок дали. А в другом цехе с мос­тового крана сорвалась траверса, внизу, в том месте, где ему стоять нельзя (это знают даже школьники: «Не стой под стрелой»), стоял рабочий. Он получил удар по голове (тяже­лое сотрясение мозга) и отлежался в больнице. А его мастер отсидел по приговору суда два года: не обеспечил «контроль за соблюдением правил техники безопасности».

Как можно было работать цеховым инженерам в таких условиях? Поэтому среди них и началась паника.

Осужденный мастер, о котором шел рассказ в первом примере, был товарищем автора, и после приговора суда наивный тогда еще автор поражался: как его товарищ не смог объяснить суду свою невиновность в таком очевид­ном деле?

— Кому объяснять?! — злился осужденный. — Что бы мы ни говорили, как бы ни оправдывались, судья тыкал паль­цем в акт Госгортехнадзора и говорил: «Тут написано, что вы виноваты, значит, виноваты».

Мне было непонятно: что же это за суд, где живой чело­век обязан что-то доказать не людям, а бумажке, написан­ной заинтересованными людьми? Я начал читать Уголовно-процессуальный кодекс и увидел, что закон грубо попран судом. Согласно кодексу, акт ревизии (а акт Госгортехнадзора был именно таким актом), послуживший основани­ем для возбуждения уголовного дела, не может быть дока­зательством. Иными словами, судья вообще не имел права использовать этот акт при рассмотрении дела.

Согласно закону, в таком сложном техническом деле прокурор обязан был назначить техническую экспертизу. Технические эксперты, как правило, опытные специалисты с других заводов, предупрежденные об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения, должны были предстать перед судом и высказать свое мнение о ви­новности подсудимых. Но ни прокурор, ни суд экспертизу не назначили и никогда раньше в делах по нашему заводу не назначали. Стала понятна судебная механика превраще­ния инженеров завода в уголовных преступников.

Все еще наивный, я пошел сообщить прокурору города о цепи (как я тогда полагал) судебных ошибок. Прокурор меня выслушал и с присущим юристам тупым апломбом сообщил, что все правильно и что с нарушителями охраны труда надо бороться, как того требует Генеральный проку­рор СССР, и показал мне приказ своего шефа. Затем, чтобы быть убедительнее, он рассказал об аналогичном деле.

Представьте себе тяжелую стальную балку около 10 м длиной, которая опирается концами на опоры, а ее тело ви­сит над землей в полуметре от поверхности. Балка состо­ит из двух частей, скрепленных в середине болтами. Мастер дал нескольким рабочим задание развинтить болты и разъ­единить балку. Один рабочий стал развинчивать, а осталь­ные стояли рядом и курили. Отвинтив верхние болты, ра­бочий принялся за нижние, для чего он лег на землю под балку. Его товарищи любовались трудовым процессом. Когда он открутил последнюю гайку, обе половины балки упали ему на голову.

— Какие правила техники безопасности нужны были этим идиотам? — спрашивал меня прокурор. — Ведь это даже детям понятно! — продолжал он возмущаться. — Однако мастера мы посадим, — закончил доблестный за­щитник закона и справедливости.

Так я первый раз столкнулся с откровенной подлостью наших юристов. Закон дал право прокурору поступать по совести, оценивать доказательства вины исходя из собствен­ной убежденности. Этот прокурор был убежден, что мастер не виноват, но абсолютно спокойно делал все, чтобы неви­новный был наказан. И все это ради того, чтобы отчитаться перед своим начальником — Генеральным прокурором: «Вот смотрите! У меня в городе на каждый случай травмы имеет­ся осужденный. Я хороший работник, я доблестно борюсь с производственным травматизмом!» Когда мой товарищ по­казал выданный ему на руки приговор суда, у меня улету­чились иллюзии относительно судебной ошибки. Судья не ошибался: он хотел осудить невиновных и осудил их!

В констатирующей части приговора, где представлены до­казательства вины подсудимых, ссылки на акт Госгортехнадзора отсутствовали. Судья знал, что они незаконны! Более того, в этой части один из подсудимых не упоминается во­обще, судья не смог придумать, в чем он виноват. Его фа­милия всплыла только в резолютивной части, где сообща­лось, что он осужден на два года условно.

И никакие последующие жалобы вплоть до писем Гене­ральному прокурору и в Верховный суд ничего не дали. Отовсюду поступали часто безграмотные отписки: вас осу­дили правильно!

Автор просит прощения у читателей за столь подробное описание примеров — он хочет, чтобы читатели не просто поверили ему, а сами проанализировали эти примеры и дей­ствия бюрократов. Но пока мы оставим их в покое и отме­тим следующее.

Считается, что с 1937 года у нас в стране осуждена мас­са невинных людей, а со смертью Сталина этот произвол прекратился. На чем основано это убеждение? Неужели на приведенных выше примерах?

Считается, что виновными в произволе были Берия, Ежов — в общем НКВД, то есть люди, которые собирали доказательства вины подсудимых. В приведенных мною при­мерах нет ни КГБ, ни НКВД, нет даже милиции, а осужде­ние невиновных есть! И неважно, что они приговорены не к расстрелу. По данной статье просто нет такого наказания, если было бы — был бы и расстрел.

Так кто виноват в осуждении невиновных в 1937 году — НКВД или суды? Вы скажете: «А какая разница, кто вино­ват! НКВД, суды — все виноваты».

Разница есть. Мы писали, что наказание должно остано­вить преступление. У правосудия три вида преступления. Получение незаконных доказательств — преступление доз­навателей и следователей, это НКВД, это Берия. Возбуждение уголовного дела против заведомо невиновных — преступ­ление прокуроров. И, наконец, самое страшное преступле­ние — вынесение заведомо неправосудного приговора — преступление суда. Именно в результате вынесения заведомо неправосудного приговора и были казнены или посажены в лагеря невинные люди. А мы вину за это возлагаем на ра­ботников НКВД, на тех, кто к этому преступлению — убий­ству не имел отношения. Мы морально наказываем не за Дело, наказываем невиновных, и от такого наказания нет толку: истинные преступники продолжают и сегодня изде­ваться над невинными, и сегодня сажать их в лагеря и рас­стреливать. Мы, как идиоты, которые все помнят, но ниче­му не учатся.

Возьмем еще пример, но из времен «сталинского терро­ра»: дело о гибели Еврейского антифашистского комитета. Его подробно описал журналист А. Ваксберг, и вот что сле­дует из его описания.

В начале 50-х годов НКВД «обнаружил», что Еврейский антифашистский комитет превратился в «шпионский центр США». Пятнадцать человек из этого комитета «подтверди­ли» версию НКВД, сознавшись в том, что они американ­ские шпионы.

Сейчас принято говорить, что Сталин давал указание убить тех или других, но посмотрите, как разворачива­лось дело.

Когда 34 следователя под контролем пяти прокуроров со­брали доказательства шпионской деятельности, им по зако­ну необходимо было представить эти доказательства суду. Но они поступили иначе: передали их в Политбюро.

По идее, по закону, политбюро обязано было выгнать эн­каведешников и послать их со всеми их бумагами в трибу­нал, но ведь в то время и Политбюро было судом партий­ным. А КПСС гордилась тем, что ни один ее член перед су­дом не предстал,— до суда их всех исключали из партии.

Вообще-то весьма сомнительно, чтобы руководители лю­бой страны отказались рассмотреть до суда, в чем обви­няют крупнейших общественных деятелей государства. Было бы странно, если бы при существующих у нас понятиях об управлении руководители лично не занялись по­добным делом.

Мы опять видим, как руководители «приседают» на уро­вень своих далеких подчиненных, опять принимают за них решения. Но заметим здесь и рвение подчиненных, кото­рые, минуя потребителя Дела — суд, рвутся к самой высо­кой инстанции.

Итак, НКВД несет дело в Политбюро, и Политбюро его рассматривает и очень тщательно. По этому вопросу Политбюро заседает три раза. Можно сказать, что это глу­по, ведь Политбюро слышало только одну сторону — обви­нителей, а защитников, а самих подсудимых не было на этих заседаниях. Как это ни странно, они были! Председатель партийного контроля, член Политбюро Шкирятов выезжал в тюрьму и там лично, один на один допросил всех обви­няемых, и они... признались ему в шпионской деятельно­сти. Председатель трибунала Чепцов в своей объяснитель­ной записке маршалу Жукову писал: «Надо отметить, что Лозовский (руководитель шпионского центра. — Ю.М.) на допросах давал Шкирятову яркие показания о своей и дру­гих антисоветской деятельности».