Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

давало детям новые контакты, вводило в круг других профессий, дети работников провинциальных предприятий вовлекались в универсальную культуру. Значение пионерлагерей в формировании советского человека и даже народа трудно переоценить.

Если пристально рассмотреть эти пионерские лагери, будет понятно, что эта система не может существовать в условиях нового строя. Думаю, это эффективный индикатор о состояния общества.

Коротко добавим об индустриализации. В 1940-е годы подавляющее большинство промышленных предприятий были созданы уже в советский период. Те, что были унаследованы от России, были преобразованы после Гражданской войны, а затем представления о функциях и обязательствах промышленного предприятия сложились в процессе индустриализации 1930-х годов, прошли перестройки промышленности в годы Второй мировой войны и послевоенного восстановления. За это время СССР сделал большой рывок в развитии промышленности, науки, образования.

В результате массовой эвакуации на восток, разрушения во время оккупации и боевых действий 32 тыс. промышленных предприятий сильно изменилась экономическая география страны. Становилась все более сложной проблема разделения народно-хозяйственного комплекса на управляемые «отрасли», поскольку и продукция, и технология промышленности усложнялись и становились все более «межотраслевыми». Некоторые изменения были связаны с новой международной обстановкой – возникла мировая социалистическая система из 13 стран. Госаппарат СССР стал выполнять и функцию координации работы международной системы как в гражданской, так и в военной области. Конверсия военной промышленности была проведена быстро, повысив технический уровень гражданских отраслей (и тем самым позволив затем перейти к созданию новых военных производств).

Первый этап послевоенного периода был продолжением «мобилизационного социализма» 30-х годов, но на радостной ноте, с настроением победителей. Дискуссий о том, проводить ли восстановление форсированным темпом (а значит, сохраняя черты тоталитарного общества) или щадящим образом (с либерализацией), не было. По сути, не было и выбора, энергия войны была столь велика и имела такую инерцию, что ее можно было лишь «переключить» на мирное строительство. По напряженности оно было сходно с войной: в 1948 г. страна достигла и превзошла довоенный уровень промышленного производства, что по нормальным меркам немыслимо. А в 1952 г. объем промышленного производства в 2,5 раза превысил уровень 1940 г.

Выходцы из села, крестьяне в городах не «атомизировались» и не стали пролетариями. Они организованно были направлены на учебу и на стройки инфраструктуры и промышленности, после чего стали рабочими, техниками и инженерами. Жили они сначала в общежитиях, бараках и коммунальных квартирах, а потом – в рабочих кварталах, построенных предприятиями. Это был процесс переноса общины из села на промышленное предприятие. Основные черты общинного уклада на предприятиях проявились даже больше, чем в оставшемся в селе колхозе. В этом нет ничего необычного, если человек не подавлен евроцентризмом[116].

Поэтому промышленное предприятие СССР не только не стало фирмой, организованной на принципах прибыли, – оно даже не стало чисто производственным образованием. Оно было, как и община в деревне, центром жизнеустройства. Поэтому создание на самом предприятии и вокруг него обширной системы социальных служб стало вполне естественным процессом, не противоречащим предприятию, а вытекающим из него. Деятельность предприятия формировала социальную инфраструктуру коллектива и структуры жизнеустройства и окружающей его местности (часто целого города).

Можно сказать, что «советская уравниловка» сложилась в 1930-х годах, но создали из этого слова пугало позже, с начала 1960-х гг.[117]. Поколения нынешних стариков, думаю, в большинстве с этим согласятся – им рассказывали родители и близкие, а после войны они сами видели и ощущали.

Рассмотрим суть этого уравнительства и его духовные корни не через фильтр экономической науки, а через обыденное укорененное представление. Начнем с самого главного социального механизма советского уравнительства – способа распределения работы. Во время перестройки идеологи вспоминали только «оплату по труду», заставив забыть первую, гораздо более важную часть уравнительного идеала – «от каждого – по способности». Кто об этом помнит? А ведь это – развитие одного из важнейших охранительных табу, которые дают человечеству великие религии: «каждый пусть добывает хлеб свой в поте лица своего». Это – запрет на безработицу, и его нельзя обойти выдачей субсидий и превращением безработного в паразита.

В 1920-1930-е годы слово уравниловка было принято, потому что все понимали, что при скудости материальных благ неизбежно приходилось значительную их часть распределять не по труду, а для обеспечения жизнедеятельности и для развития «способности каждого». И хотя иногда «способные» кряхтели, практически все понимали, что в том времени это и была идея равенства. И масса людей приняла это с благодарностью и отдала свой труд сторицей.

Кладя эти принципы в основу нашей совместной жизни, наши отцы и деды, следуя главному закону крестьянской общины, заключили важнейший общественный договор: каждому человеку в России будет гарантирована работа. В идеале это будет работа по его способностям. Вот в чем были прежде всего равны наши люди. Мы обязались друг перед другом не выбрасывать за ворота в чем-то слабых людей, не дискриминировать эту кем-то выделенную часть, распределяя между собой их заработок. Мы обязались делиться друг с другом работой и никого не отправлять на паперть, или в банду, или в сумасшедший дом – три пути для безработного[118].

Я думаю, что уравнительное право на жизнь – не порождение советского строя. Напротив, советский строй – порождение этого представления о человеке. Наше старое поколение, детьми узнавшее войну (ВОВ) и победу, прожило с оптимизмом. И в то же время – переживая тяжелые вопросы и угрозы, мы их не могли понять. Мы не знали, как развивались поколения и профессиональные общности, как преобразовалась солидарность в новом образе жизни. Наша общественная наука была не готова и не могла нам объяснить. Подспудно вызревали неизвестные нам изменения и даже распады – и так наша «лодка разбилась о быт».

Перестройка первым делом начала демонтировать советское уравнительство. Ученые Института социологии АН СССР пишут: «По данным повторного Всесоюзного исследования образа жизни (1987 г.), для всех без исключения категорий населения ценность труда несомненна. Так, выбирая три важнейших для себя стороны жизни, 44 % опрошенных упомянули интересную работу (чаще отмечались лишь супружеское счастье и воспитание детей). 3/4 опрошенных в качестве важнейшего средства достижения успеха, благополучия в жизни отметили трудолюбие, добросовестное отношение к делу» [344, с. 54].

Как же оценивают социологи эту укорененную в массовом сознании культурную норму? Вот как они оценивали отношение к труду: «Этот порочный вывод – следствие непонимания того факта, что отмена капиталистической частной собственности не приводит автоматически к торжеству общенародной социалистической собственности и связанных с ней социалистических общественных отношений. Он призван затушевать отчуждение труда, разрыв между интересами бюрократии и трудящихся масс, скрыть существование двух противостоящих друг другу социальных норм. И эта догма