Борис Кагарлицкий - Левая политика. Текущий момент.

Без преодоления замкнутости социальных движений и «субкультурности» левых, без создания общего информационного пространства невозможно говорить и о перспективах политизации движения в целом, осознании им своих общих интересов. В этом контексте кампании солидарности играют определяющую роль — не только сами по себе (в этом случае они останутся для социальных движений лишь методом решения частных проблем, причём не всегда достаточно эффективным, а для левых — не более чем самодовольной демонстрацией формальной связи с классом). Совместные действия должны способствовать превращению «протестного» сознания в классовое и политическое.

Шагом вперёд по сравнению с одиночными кампаниями поддержки стало появление координационных советов и комитетов профсоюзной солидарности, построенных как постоянно действующие площадки для обмена мнениями и выработки программы общих действий, совместных печатных изданий, широких общенациональных структур (Социальных Форумов, Союз координационных советов — СКС). Эффективность подобных структур зависит от конкретных обстоятельств, требований момента, выраженных в определённом уровне осознания каждой конкретной формы как практической необходимости. К тому же политическим активистам ещё предстоит борьба за равноправное участие в этих инициативах.

Недостаток подготовленных кадров — общая проблема и левых, и социального движения, и профсоюзов. С одной стороны, существует дефицит грамотных активистов, недостаток образования и самообразования. В этом смысле вопрос о кадровом голоде смыкается с проблемой информационно-аналитической работы. С другой стороны, левым зачастую вообще не хватает связи с социальным процессом, если даже не просто практического опыта борьбы, а социальным и профсоюзным активистам — политического обобщения такого опыта.

Как известно, марксизм не является непосредственным порождением борьбы рабочего класса, но он — обобщение всего предшествующего опыта класса. Сохранение марксизма как актуальной политической практики возможно, только если каждый новый индивидуальный опыт не механически препарируется по установленным канонам, а перерабатывается, включаясь в комплекс общественного опыта и одновременно изменяя его. Потому воспитание кадров неотделимо от становления левых в качестве органичной части массового движения, от завоевания поддержки социальных активистов и лидеров боевых профсоюзов.

Одной из важнейших проблем остаётся слабая способность движений к массовой мобилизации, с одной стороны, и крайне медленный количественный и качественный рост левых групп — с другой. На сегодня, пожалуй, только опыт выступлений против «монетизации» даёт пример массового подъёма. Характерно, что этот протест был связан с конкретной краткосрочной ситуацией.

Подъём начала 2005 года сменился спадом или стагнацией. Можно винить в этом состояние массового сознания, но ещё лучше подобные скромные результаты объясняются острым дефицитом политики в социальном движении. Присутствие левых в нём тоже остаётся ограниченным просто потому, что невелико число активистов, да и те, что есть, порой не способны привлечь к себе новые силы. Интерес молодёжи к антикапиталистическим идеям растёт, но левые лишь в малой степени используют этот потенциал. Они оказываются не в состоянии адекватно реагировать на общественные проблемы, вести открытую и убедительную полемику по широкому кругу актуальных вопросов. Находясь в «блестящей изоляции», они компенсируют своё положение либо сектантскими тенденциями, либо аполитичным участием в стихийных выступлениях протеста в качестве «хороших социальных активистов».

При всех особенностях российской ситуации недоверие к политике является достаточно распространённой чертой социальных движений. Другое дело, что в Западной Европе эта тенденция, характерная для начала 2000-х, стала преодолеваться, когда логика сопротивления привела к необходимости поиска действенной альтернативы. Так, в решающем голосовании против Европейской Конституции именно организованные левые оказались силой, которая смогла отразить растущее осознание обществом органической связи приватизации и наступления на социальную сферу с эволюцией институтов национального государства и Европейского Союза. Именно с этим связано «возвращение партий», основанное на глубокой связи и взаимопроникновении теории и практики, повседневного опыта борьбы и социалистической традиции. Подобное изменение ситуации было связано не только с пробуждением общества, но и с глубоким переосмыслением левыми своего предыдущего опыта, его применимости по отношению к задачам текущего момента.

Такое переосмысление возможно только в ходе повседневной работы внутри движения. Это и есть принцип переходной программы: выдвижение чётких и последовательных требований, направленных на широкие массы, требований, в которых органично связывается сегодняшняя, актуальная повестка дня и необходимостью борьбы против общей логики рынка, сознательной работы ради низвержения капитализма.

«Средний класс» в России: материальное положение, сущность, сознание

Василий Колташов

Во времена Ельцина было принято много писать и говорить о «среднем классе». Его объявили «опорой демократии», а рост его численности должен был служить подтверждением правильности избранного экономического курса. Конечно, когда десятки миллионов жителей России едва ли не находились на пороге голодной смерти, спасаясь натуральным хозяйством, к «среднему классу» могли быть причислены все, кто хоть как-то стабильно получал зарплату.

В ходе капиталистических преобразований в 1990-е годы рухнули целые отрасли, когда-то считавшиеся становым хребтом советской экономики. Но в то же время образовались новые хозяйственные секторы, прежде всего связанные с торговлей и банковской сферой. Занятые в них люди оказывались в относительно благополучном материальном положении. И если бывших инженеров, ставших продавцами на рынке или мелкими предпринимателями, нельзя было назвать выигравшими от реформ в чистом виде, то, с точки зрения линейки доходов, говорить о них как о проигравших тоже было трудно. Сотрудники банков и вовсе казались победителями.

Вот эти социальные группы — начиная от наёмных работников отраслей, выживших и возникших в ходе неолиберальных реформ, и заканчивая кругами мелкой буржуазии — и объявлялись «средним классом». Действительно, они кое-что приобрели в ходе перемен: открылись условия для карьеры в новых институтах, появилась возможность ездить отдыхать за границу, хлынувший в страну поток товаров создавал ощущение изобилия у тех, кто мог покупать. Но главное состояло в ином. Представители профессий, востребованных на рынке, сами ощущали себя средними слоями общества. И хотя их материальное положение подчас было далеко от «среднего класса» в западном понимании, в этом не было никакого самообмана. Царившая вокруг нищета только усиливала почтение к собственной успешности.

«Средний класс» — не социальная, а экономическая категория. Верхние, нижние и средние классы в риторике буржуазных мыслителей не идентичны марксистским общественным классам, которые определяются как группы людей, имеющих своё место в исторически определённой системе общественного производства. Классы различаются в зависимости от их отношения к средствам производства, роли в общественной организации труда. Говоря об «общественных классах», мы затрагиваем два процесса: создание и распределение материальных благ. От того, какую роль играет здесь та или иная группа людей, зависит её классовая принадлежность. «Средний класс» объединён только одним показателем: материальным положением. К нему могут быть в равной мере причислены и представители буржуазии, и наёмные работники. По сути «средний класс» — очень удобная для капитала категория. Но это, увы, не повод, чтобы отрицать его существование в действительности.

Дефолт августа 1998 года и последовавший за ним экономический подъём принёс в жизнь российского «среднего класса» серьёзные перемены. Обвал рубля, который последовал за крушением пирамиды долговых обязательств потерявшего платёжеспособность государства, похоронил под собой благополучие «успешного поколения реформ». Разорялись малые и средние предприятия, выжили далеко не все банки. Многие из тех, кто считал себя победителем, оказались в рядах проигравших.

Последовавшие затем рост промышленного производства и оформление российских монополий принесли немало серьёзных перемен. В первые годы нового века экономика России ожила. Растущие и возрождающиеся отрасли создали миллионы новых рабочих мест. Хронические невыплаты зарплаты стали постепенно уходить в прошлое, материальное положение трудящихся начало меняться к лучшему. В этих условиях вырос и «средний класс». Он оказался уже несколько иным по своему составу, но факт расширения «опоры демократии» почему-то не вызвал бурных восторгов среди идеологов капитала.