Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 1995-2000гг.

3. 1998г. ГЛОБАЛЬНАЯ ПЕРЕСТРОЙКА: РОССИЙСКИЙ КРИЗИС - ТОЛЬКО ЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ МИРОВОГО

Мы говорим сегодня про «российский» кризис. Это не так. Кризис является мировым. И хотя у нас, как и положено, все происходящее имеет «национальную специфику», это - не более, чем часть гораздо более глобального процесса.

Начавшись в Азии и захватив Россию, волна экономических катастроф прокатилась по Латинской Америке. Западная Европа живет в ожидании экономического спада, а в Соединенных Штатах обсуждают, сколько времени может продолжаться рост производства в одной отдельно взятой стране.

Привычная вера в собственную «исключительность» мешает понять, что с нами происходит. Эта вера равно присуща и «почвенникам» и «западникам», с той лишь разницей, что последние видят в «русской специфике» одни лишь пороки и недостатки, отклонение от «магистрального пути человечества». Но мы сегодня вовсе не в стороне. Ни сейчас, ни в прошлом мы из мировой истории не «выпадали», просто Россия все делала с размахом, немыслимым для европейского обывателя. Если национализировать, так все до последнего гвоздя. Если уж поворачиваться к рынку, то так, что само слово «план» становится запретным.

Сегодня капиталистическая мироэкономика переживает системный кризис. Об этом говорят уже не только критики системы, но и ее сторонники. Джордж Сорос в Конгрессе США произносит горячую речь о том, что само существование капитализма под угрозой, а политика свободного рынка потерпела поражение. Российско-американская торговая палата критикует рыночные реформы, доказывая, что лучше национализация, чем хаос. Американские законодатели дружно отказываются давать дополнительные деньги Международному Валютному Фонду, поскольку считают провал его стратегии очевидной. В свою очередь администрация Клинтона, призывая все же дать деньги, одновременно намекает на необходимость реформировать это учреждение. В конечном счете сами чиновники МВФ что-то неуверенно бормочут про допустимость государственного контроля над движением капиталов. В исключительных случаях, разумеется.

Только в России экономисты-западники продолжают как заклинание повторять, что генеральная линия была безупречно верна, реформы были прерваны в самый лучший момент, а все неудачи объясняются отдельными ошибками и «непоследовательностью». Похоже, чем более открытой страной становится Россия, тем более провинциальной делаются ее элиты. Да и общество, полностью занятое собственными проблемами, фактически не реагирует на происходящее в окружающем мире.

Между тем мы наблюдаем не просто первый этап глобального кризиса, но и начало радикальных изменений в экономической политике большинства стран. Все недавние «отличники» Международного Валютного Фонда переживают тяжелые времена. Мало того, что производство падает, а безработица растет, но и знаменитая «финансовая стабилизация» обернулась таким же кризисом национальной валюты, какой мы наблюдаем в России. Иными словами, «последовательно» или нет проводились «реформы», результат всегда один. Хуже всего дела обстоят в Бразилии, которая находится на грани банкротства. На очереди Аргентина. Более слабые латиноамериканские государства уже девальвировали свои валюты. Чили, некогда любимая страна либеральных экономистов, и на сей раз оказывается в первых рядах: там уже введены жесткие меры государственного контроля над рынком капиталов. Никто не сомневается, что и на сей раз «чилийский опыт» получит широкое распространение в регионе.

В России не потому рухнул рубль, что пирамида ГКО стала невообразимо большой, а наоборот, пирамиду ГКО оказалось невозможно поддерживать из-за того, что мировой кризис опустил цены на нефть и дезорганизовал работу международного финансового рынка. Россия благодаря своим замечательным реформам, стала страной со слабой и одновременно чрезвычайно открытой экономикой. Сочетание катастрофическое: в условиях мирового кризиса именно таким странам приходится тяжелее всего. Но разве не хотели наши люди поскорее получить капитализм, причем обязательно в форме «свободного рынка»? Получили именно то, чего хотели: кризисы, безработицу, банкротства.

Запад, отвыкший за послевоенные годы от крупномасштабных кризисов, начинает паниковать. В сущности с западным обывателем произошло то же, что и с российским. Все хотели свободного рынка. И все забыли за годы кейнсианского государственного регулирования, что свободный рынок решает проблемы с помощью кризисов и социальных катастроф. Спохватившись, теперь все дружно требуют антикризисной политики. Слово «национализация» возвращается в экономический лексикон. Пока в России дискутируют, правительство Японии совместно с оппозицией принимает решение о национализации одного из крупнейших банков - LTCB. Лозунг пересмотра итогов приватизации принес успех оппозиции на выборах в Словакии, причем, парадоксальным образом, выдвигали его не левые, а партии правого центра.

В подобной ситуации идеологи, в очередной раз пугающие нас «выпадением» из мировой экономики, выглядят просто комично. Россия совершенно не подходит для того, чтобы превратиться в последний бастион либеральной экономики на фоне ее глобального поражения.

Победы социал-демократов в ведущих странах Западной Европы - проявление тех же общих сдвигов. Вообще сейчас сложилась ситуация беспрецедентная, когда социал-демократические партии одновременно оказались у власти во всех ведущих странах Евросоюза - Великобритании, Франции, Италии и Германии. Прекратился и упадок социал-демократии в ее традиционной вотчине - Скандинавии. Если она и теряет голоса, то главным образом - в пользу партий, которые находятся еще левее. Вообще в большинстве западноевропейских стран наметилась новая тенденция: слева от социал-демократии появилась влиятельная пост-коммунистическая или социалистическая партия. Традиционных компартий больше нет даже там, где сохранилось старое название. Но коммунистические избиратели не отошли к социал-демократам даже в тех странах, где ими стали вчерашние коммунисты (как это, например, произошло в Италии). На левом фланге появилась новая сила. Это Партия демократического социализма в Германии, Партия коммунистического возрождения (Rifondazione) в Италии, «обновленная» компартия во Франции, Левая партия Швеции и т.д. Даже в Англии с ее неколебимой двухпартийной системой, в рамках Лейбористской Партии усилилась группа Campaign, фактически тождественная по своей идеологии немецкой ПДС или итальянской Rifondazione.

Значит ли это, что под влиянием кризиса неолиберальный «консенсус» сменяется социал-демократическим? Нет, такие выводы делать рано. Прежде всего этому противоречит сама политика социал-демократии, которая ничего определенного предложить не может. Ее правительства плывут по течению, в значительной мере продолжая политику своих либеральных предшественников. А кризис тем временем становится глубже. Избиратели хотят перемен, но политики не могут их предложить. В итоге нынешние успехи левого центра могут обернуться тяжелыми поражениями в самом ближайшем будущем. От социал-демократии ждут того, что она сегодня не в состоянии дать. Если идеям демократического социализма предстоит играть существенную роль в будущем, то путь к этому лежит через кризис «реально существующей» социал-демократии. Канадский социолог Лео Панич говорит о начале эпохи распада старых и формирования новых политических партий.

На страницах прессы уже стали сравнивать нынешние процессы в России с перестройкой. Только на сей раз все как бы идет в обратном направлении. Заявляют о преемственности курса, искренне хотят сохранить ему верность, но уже ясно: процесс пошел, только совершенно в противоположную сторону. Однако и здесь Россия не уникальна. Нечто аналогичное происходит и в Латинской Америке и в Западной Европе. Резко изменить курс никто не решается, тем более, что этому противодействуют мощные группы интересов. Но и продолжать по-старому невозможно. Начинается поиск компромиссов, который на самом деле не даст ничего, точнее - лишь подготовит общество психологически и идеологически к более радикальным переменам.

В этом плане правительство Примакова великолепно вписывается в мировой контекст. Точно так же не являются «аномалией» его медлительность и колебания. Большинство правительств во всем мире сегодня перед лицом кризиса ведет себя ничем не лучше. Что бы ни говорили либеральные идеологи, Россия в ХХ веке всегда была органической частью мира. В первой половине века повсюду росла экономическая роль государства, создавался общественный сектор, усиливалось перераспределение доходов. Это было неизбежным условием, без которого, как показал кризис 1929-32 годов, невозможен был переход к новым индустриальным технологиям и массовому конвейерному производству. К концу 70-х модели развития, основанные на «сильном национальном государстве», исчерпали себя, причем произошло это и в «коммунистическом блоке», и на Западе, и в Третьем мире. Лишь в Юго-Восточной Азии была найдена специфическая модель, которая продержалась до начала нынешнего мирового кризиса. В этот период либеральные экономисты стали постоянно ссылаться на статистику, показывающую, что в странах с сильным госсектором и развитой системой социальной поддержки населения производство растет медленнее, нежели в более «рыночных» системах. За два десятилетия до того, похожий аргумент приводили сторонники активного государственного вмешательства, тоже ссылаясь на статистику. На самом деле в мировой экономике происходили очередные технологические сдвиги, менялось международное разделение труда, социальная структура. В результате этих сдвигов изменилось и соотношение сил в капиталистическом обществе. Профсоюзы и левые партии, опиравшиеся на традиционный рабочий класс, ослабели, а средние слои увидели для себя перспективу в развитии свободного рынка.