Страсть. Женская сексуальность в России в эпоху модернизма - Ирина Анатольевна Жеребкина

любовных романов. Момент встречи взглядов одновременно является моментом познания: субъект признает то, что теперь представляется ему как «всегда бывшее», а все предшествующее существование субъекта начинает оцениваться в терминах событий, только как предшествующих этому решающему жизненному моменту.

Итак, «первая встреча» творит свою собственную предысторию. Но одновременно она и создает новое будущее, так как полностью трансформировавшаяся в момент встречи жизнь субъекта требует новых направлений в дальнейшей жизни. Каждая деталь трансформировавшейся жизни должна быть преобразована в новом свете. А жизнь в целом должна теперь определяться как верность тому, что возникло случайно. То есть в эффекте обмена взглядами мы встречаемся с ситуацией парадигматического любовного парадокса – с одной стороны, краткость самого события встречи взглядов, с другой – его решающее значение, которое теперь радикально трансформирует не только прошлое, но и будущее субъекта: кажется, что сама рука судьбы действует непосредственно через взгляд.

Отсюда понятным становится значение Лилиного взгляда с обложки поэмы Про это в оформлении Родченко: это позиция встречи с Реальным, то есть принудительного любовного выбора, в результате которого Маяковский полностью оказывается во власти Лили.

Но одновременно Лилин взгляд выражает и другую ситуацию власти – встречи с таким Реальным, которое представлено в революционной и постреволюционной реальности СССР. Активное участие в ОПОЯЗе, ЛЕФе, «Окнах Роста» или РАППе, а также писание стихов «на потребу дня» вовсе не были исключительно средством зарабатывания денег: это была искренняя установка на принятие новой социо-политической реальности – как безграничности новых возможностей для трансформации женской субъективности. Поэтому Лиля искренне не хотела от Маяковского любовной лирики («Опять про любовь. Как не надоело?» – сказала она, и Маяковский разорвал свою новую любовную поэму Дон Жуан на мелкие клочки прямо на улице), и не случайно Ося был тем, кто активно участвовал в разработке новых теорий языка – как средства преобразования реальности: ведь любовная лирика была средством воздействия исключительно на единичные субъективности, в то время как «новая поэзия» могла воздействовать на коллективное тело трансформирующейся постреволюционной массы. Поэтому Лилин взгляд на обложке символизирует взаимодействие не только с «Володей», но и – через «Володино» околдовывающее массу слово – взаимодействие с «новой реальностью» и массами, которые видны на заднем фоне коллажа и которые как раз и репрезентируют эту «новую реальность». Ибо отношения этих людей с «новой реальностью» становятся в этот момент очень интенсивными: Ося служит в ЧК (и рассказывает про кровавые пытки в его подвалах – очевидно потому, что пытка – как «литературный факт», по представлениям Оси и его литературных соратников-формалистов, – и есть максимальное телесное воздействие на реальное человеческое тело), Яня Агранов – зам. шефа НКВД, также имеющий прямое взаимодействие с новой массой – Лилин любовник и один из ближайших друзей семьи, и Лиля, совершенно частный в истории страны человек и салонная женщина, через стихи Маяковского – как «новую реальность новой действительности» – получает возможность почти прямого вмешательства в эту «новую действительность». «Напиши немедленно все, что тебе нужно. Все могу достать», – пишет она сестре, Эльзе Триоле, из нищей Москвы в Париж.

Эта возможность была в свое время еще у одной женщины – императрицы Александры, жены последнего русского царя Николая II, имевшей власть – через мужа – над жизнями и смертями масс в России. Но эта возможность только обременяла императрицу, и она с радостью перекладывала её на человека, который, в отличие от Александры и Николая, относился к «реальности» с легкостью – Распутина. У Лили еще до революции был в жизни эпизод, когда в поезде, шедшем из Петербурга в Царское Село, она всю дорогу напролет строила глазки заинтриговавшему её мужчине («их глаза встретились»), лишь на перроне узнав, что этот мужчина – Распутин. Всю свою жизнь Лиля гордилась тем, что привлекла Распутина как женщина, что «их глаза встретились».

Она очень ценила силу власти над массой…

Любовь и ГПУ

Парадоксом отношений любви Лили Брик и Маяковского являлось то, о чем Маяковский не знал и не узнал никогда: что в их любви был посредник, Другой. И что этим Другим было ГПУ.

Предполагается, что традиционная любовная коммуникация строится как прямое взаимодействие влюбленных, не нуждаясь в посредниках. В данном случае посредник присутствовал. Но является ли этот факт чем-то случайным, присущим только данной истории любви, поскольку она разворачивалась в условиях постреволюционного террора? Или, возможно, наличие посредника в любовных отношениях вообще является неизбежным и закономерным?

По словам Лакана, любовные отношения всегда функционируют как измерение невозможного, в основе которого лежит требование аннигилировать различие между «я» и Другим так, чтобы нехватка субъекта могла быть восполнена посредством Другого. И хотя это любовное требование никогда не может быть выполнено, фигура Другого является определяющей в любви.

Итак, любовь всегда конструируется через посредство Фаллоса, который является третьим членом в отношениях двоих. По Лакану, желание, обращенное к другому, всегда является желанием большого Другого. Тем самым большой Другой, как уже не раз было сказано, всегда присутствует в отношениях субъекта и другого, и поэтому не существует прямых, неопосредованных отношений между полами. Поэтому любовные препятствия, на которых строится любой любовный сюжет, отнюдь не являются внешними – они являются внутренним субъективности и сексуальности (Жижек часто иронизирует над тем, насколько обманчиво мужское чувство обладания объектом своего желания в любовных отношениях). Поэтому любовь, по мнению Жижека, не есть любовь к женщине, но любовь к препятствию. Таким препятствием и выступали отношения не двоих, а троих возлюбленных в их совместной жизни: всегда необходим третий, который не позволяет состояться любовному союзу как союзу двух, максимально интенсифицируя совместное переживание любви.

И если Лилиным третьим было ГПУ, то так ли невинен в этом смысле сам Маяковский, за любовными отношениями которого с другими женщинами также неизбежно находился большой Другой – Лиля (всем им в минуты близости Маяковский неизбежно много и подробно рассказывал о «человеке, которого я люблю»), а за его отношениями с Лилей также неизбежно функционировал третий – его поэзия (к которой поощряла, но к которой, хотя она была посвящена ей, и ревновала Лиля)? В этом смысле показательны отношения Маяковского с его также достаточно многочисленными возлюбленными. Как известно, он всегда настаивал на физической близости и никогда не считался с возможными последствиями этой близости (например, беременностью и абортом). Другими словами, никогда женщина, проживающая реальную жизнь, не могла стать привилегированным объектом его желания: ведь и Лиля для него была, по его словам, «не женщина, а исключение», потому что за Лилей стояли Культура и Искусство. По Лакану, в тот момент, когда субъект касается