Тирания Я: конец общего мира - Эрик Саден

экрану. Очень часто успех цифровой индустрии зависит как от привлекательности ее «инноваций», так и от изобретательности интерфейса. А он действительно не имел аналогов. Во-первых, приоритет получили публикации всего с одним снимком и парой слов о себе – где-то сбоку. Во-вторых, добавился совершенно новый жест: профили можно было «сметать» подушечкой пальца. Влево – если хочешь убрать и никогда больше не видеть, вправо – чтобы запросить контакт. Манипуляцию назвали «свайп» (от английского swipe, «провести» – например, пластиковую карту). Если интерес оказывался взаимным, поступал сигнал: это «краш» (от crush, «сильно увлечься»), случился «мэтч» (от match, «совпадение»), а значит, общение открывает всем массу перспектив. Конфигурацию подхватили платформы OkCupid, Hinge, Happn, Tinder…

За десять лет обмен письменными сообщениями превратился в право «свайпить» лица и принимать решения, пожалуй, быстрее, чем при покупке пары кедов в онлайн-магазине во время распродажи. Тактильный интерфейс, изначально предназначенный для немедленного отклика на любую команду, стал отвечать и другому требованию: он позволял быстро привести галерею фотографий в соответствие с системой оценки, ориентированной почти исключительно на физическую привлекательность. Так что любой пользователь не только мог почувствовать себя полновластным хозяином своего устройства, но и войти в роль распорядителя, перед которым движется вереница людей, а он выносит приговор, сортируя их одним пальцем. «Немного напоминает выбор красок в магазине для художников. Открываешь приложение, смотришь на образцы, решаешь: эта – да, эта – нет. И чувствуешь себя богом»[101]. Ощущение всесилия, возрастающее в случае «краша», недвусмысленно, под звуки фанфар указывающего на проявленный к нам интерес, поддерживает чувство значимости: «Просыпаешься утром, а тебя уже три пользовательницы положили в корзину. Настроение и эго взмывают до небес!»[102] Готовность быстро устанавливать контакты, обычно с весьма откровенными целями, вскоре породила культуру так называемого хукапа (от английского hookup, «случайная связь»), секса на одну ночь. При такой подаче любой видит в другом человеке своеобразный продукт – о нем есть информация, он съедобный, а еще его тотчас можно отложить и выбрать другой, все сводится к обычной потребительской стоимости или товару в чистом виде: «Это как заказывать на Seamless, – объясняет Дэн, инвестиционный банкир, упоминая в качестве примера онлайн-сервис доставки еды. – Только заказываешь человека»[103].

В начале нулевых годов Зигмунт Бауман в книге «Ликвидная любовь»[104] описал логические схемы, которые стали преобладать в интимных отношениях, отличавшихся все меньшей прочностью – их в любой момент мог порвать один из участников, не привыкших ограничивать свою свободу, когда хочется плыть навстречу новым приключениям, – и это весьма близко к методам нынешнего менеджмента, играющего на «постоянном непостоянстве». Мы как будто перешли от бесконечной неустойчивости к стремительным коллизиям, устроенным с помощью автоматизированных технологий, внедряемых в коммерции и маркетинге для обеспечения непрерывного и, как предполагается, точного сближения пользователей и предложений, чтобы из минуты в минуту совершалось максимальное число сделок. Ликвидная любовь относилась ко времени, когда промышленное производство достигло масштабов планеты с вытекающими отсюда постоянными рисками делокализации и потери работы. Ажиотаж плотского потребления, стимулируемый приложениями, соответствует эпохе оценочного сравнения однородных элементов, обеспеченного искусственным интеллектом, который применяется в основном для того, чтобы каждый раз находить самый выгодный из просчитанных вариантов. Раскрылось новое устройство любви. Она больше не подвержена риску, что связь может порваться, и принимает форму соответствий – в основном на сексуальной почве, – подсказанных алгоритмами, а если выбор подтверждает каждая из заинтересованных сторон, это тут же знаменуется искрометным «крашем». Человеческое поведение более или менее бессознательно моделируется по определяющим технико-экономическим параметрам эпохи, исходя из приоритета реального времени и императива, ежесекундно обязывающего действовать для достижения наиболее выгодного соглашения между отдельными сущностями внутри процессов, не предполагающих завершения, какой бы психологический ущерб и обесценение межличностных отношений это за собой ни влекло. Перед нами словно множество двойников Дельбены и Нуарсея, персонажей «Жюльетты» де Сада, утверждающих: «Первое правило, которое диктует мне природа, – наслаждайся, и не важно, за чей счет»[105].

Похоже, цифровая индустрия, – не без нашего участия, – сумела внушить нам чувство, что о нас постоянно заботятся машины, ставшие внимательными к малейшим нашим желаниям, словно мы погружены в мировую плазму, где невозможен разрыв с себе подобными, и стали полноценными субъектами происходящего, ведь мы обладаем системами, предназначенными выражать наше мнение, легко капитализировать наши таланты, снова и снова действовать без постороннего участия или превращать других в орудия достижения наших целей. На протяжении двух первых десятилетий XXI века тенденция обретала все больший размах. И это когда почти повсеместно происходило стремительное разрушение государственных служб, массовый отход от принципа солидарности, когда предприятия играли на крайней нестабильности, используя все более безжалостные методы управления, а неравенство только обострялось. В этом и есть гениальность «новой экономики» – отчасти повлияв на запуск этого мощного механизма, она все же сумела согласованно выработать весьма сложные средства, наделенные чудесным свойством залечивать раны от бесчисленных разочарований и пережитых страданий, заставляя каждого поверить, будто у него в руках устройство, позволяющее еще свободнее распоряжаться своей частной жизнью.

Либеральный индивидуализм, который с момента зарождения ассоциируется с экономикой, опирающейся на извлечение прибыли и накопление капиталов, сумел придумать защиту, компенсирующую трудности повседневной жизни и чувство несправедливости, знакомые большинству. Она поочередно становилась обещанием социального роста, комфорта, достижения личной независимости или же оглушительного успеха, который как никогда близок и может свалиться на кого угодно. Нынешний период со всей очевидностью показывает, что компенсирующие процессы себя исчерпывают. Барьер в виде инструментов, содействующих публичному самовыражению и внушающих самодостаточность, теряет надежность, – как и все построенные ранее, – поскольку создается именно в момент окончательного разрыва договора о доверии между правителями и управляемыми, при массовом признании провала неолиберальной политики.

Конфликт между духом недоверия, ставшим привычным, и инструментами власти, оказавшимися в распоряжении индивидов, производит необычный эффект – рушатся опоры политической и экономической несущей конструкции, державшейся два века. Из общего впечатления, что нас, поколение за поколением, предавали, что мы свидетели стольких обманутых надежд, и благодаря тому, что у нас в руках устройства, дающие различные формы личной самостоятельности, образовалась выраженно имплозивная среда, совершенно новое явление, в первую очередь характерное для рубежа 2020-х годов. Рассчитывать теперь приходится прежде всего на собственные силы и техническое оснащение, ставшее своего рода второй натурой. Превосходство собственного авторитета утверждается как норма поведения, которую надо распространять.

Мы вступаем в исторический момент, когда общее целое пошло трещинами и обернулось разбухающим множеством монад, индивидов, почувствовавших свободу от оков, из-за которых они, как и их родители, деды и прадеды, долго оставались в дураках, зато