Искусство как опыт - Джон Дьюи

Утверждают также, что «предметы утвари могут стать источником возвышенного сознания только благодаря определенному церемониальному воздействию или будучи привезенными к нам из далеких стран и времен, поскольку мы незаметно переходим от самого этого предмета к действию, для которого оно предназначено». Если говорить о производителях предметов утвари, тот факт, что многие ремесленники во все времена и во всех странах находили время, чтобы сделать свои продукты эстетически привлекательными, мне уже представляется достаточным ответом. Я не вижу лучшего доказательства того, что именно преобладающие социальные условия, в которых осуществляется производство, являются факторами, определяющими художественность или нехудожественность предметов утвари, а вовсе не внутренняя природа вещей. Что же касается потребителя бытовых предметов, я не понимаю, что ему мешает, когда он пьет чай из чашки, наслаждаться формой и изысканностью материала. Не каждый проглатывает свою еду и питье за наикратчайшее время, повинуясь лишь необходимому психологическому закону.

В современных промышленных условиях все еще немало механиков, готовых восхититься плодами своих трудов, их формой и текстурой, а не просто оценить их практическую эффективность, а также немало модисток и парикмахеров, как нельзя больше увлеченных своей работой потому лишь, что ценят ее эстетические качества. И точно так же те, кто не раздавлен экономическими условиями и не отдался полностью привычкам, сформированным в работе на промышленном конвейере, способен живо осознавать утварь и инструменты в самом процессе их использования. Я думаю, всем нам приходилось сталкиваться с людьми, хвалившимися красотой своих автомобилей и эстетическими качествам езды, хотя их определенно меньше тех, кто хвалится их скоростью.

Психология, поделившая все на свете на отдельные категории, а потому считающая неизбежным внутреннее разделение совокупного опыта восприятия, является, таким образом, отражением господствующих социальных институтов, оказавших глубокое воздействие и на производство, и на потребление или применение. Когда рабочий выпускает продукцию в промышленных условиях, отличных от преобладающих сегодня, его собственные побуждения стремятся к созданию бытовых предметов, удовлетворяющих его влечение к опыту в самом процессе труда. Мне представляется нелепым предположение, будто предпочтение механически эффективного исполнения, то есть отлаженности психической автоматизации, наносящей ущерб отчетливому сознанию того, что рабочий делает, встроено в саму психологическую структуру. Если бы наша среда, образованная различными предметами, применяемыми нами, состояла из вещей, которые сами вносят вклад в возвышенное сознание зрения и осязания, я не думаю, что кто-то предполагал бы, что акт применения как таковой является неэстетическим.

Достаточным опровержением рассматриваемого представления является действие самого художника. Если у художника или скульптора есть опыт, в котором действие является не автоматическим, а окрашенным эмоцией и воображением, в самом этом факте уже содержатся доказательства необоснованности представления о том, что действие оказывается настолько свободным, что оно исключает сопротивление и торможение, необходимые для возвышенного сознания. Возможно, когда-то ученый мог спокойно сидеть в своем кресле и придумывать науку. Сегодня же он работает в месте, не без причины названном лабораторией. Если работа учителя настолько гладка, что она исключает эмоциональное и имагинативное восприятие того, что он делает, его можно уверенно обвинить в негибкости и формалистичности. То же относится к любому профессионалу, например, юристу или врачу. Такие действия не только доказывают ложность изложенного выше психологического принципа, но и сам их опыт часто по своей природе оказывается эстетическим. Красота умелой хирургической операции воспринимается как самим хирургом, так и его зрителем.

* * *

Популярная психология и значительная часть так называемой научной психологии были едва ли не полностью заражены представлением о разделении сознания или ума и тела. Это представление о разделении неизбежно приводит также к формированию дуализма сознания и практики, поскольку последняя должна реализовываться при посредстве тела. Возможно, идея о разделении возникла, по крайней мере хотя бы частично, из-за того что значительная часть ума в любой момент времени далека от действия. Такое разделение, как только оно проведено, определенно подтверждает теорию о том, что сознание, душа или дух могут существовать и выполнять свои действия без взаимодействия организма со своей средой. Традиционное представление о досуге также в значительной степени заражено противопоставлением с характером обременительного труда.

Мне, однако, представляется, что повседневное применение слова «ум» (mind)[48] намечает намного более истинный научный и философский подход к реальным фактам, чем его техническое применение. Ведь в своем нетехническом смысле «ум» означает всякий модус и разновидность интереса к вещам и озабоченности ими – озабоченности практической, интеллектуальной и эмоциональной. Он никогда не означает ничего замкнутого, изолированного от мира людей и вещей, поскольку всегда используется в соотношении с ситуациями, событиями, объектами, людьми и группами. Рассмотрим, насколько широк этот термин. Он может обозначать память, когда что-то приходит нам на ум. Но также он обозначает внимание, когда мы делаем что-то с умом. Мы не только держим вещи в уме, но и подходим с умом к нашим проблемам и заботам. Также ум означает цель: у нас на уме сделать то-то и то-то. И никогда во всех этих операциях ум не является чем-то исключительно интеллектуальным. Мать присматривает (minds) за своим ребенком, то есть со всей своей любовью заботится о нем. Ум – это забота в смысле опеки и беспокойства, а также активного присмотра за вещами, за которыми надо следить; мы следим за порядком действий, подходом не только в мыслях, но и эмоционально. Ум как пристальное внимание, обращенное на действия и объекты, может означать также и повиновение, например, детям говорят, что нужно быть умнее и слушаться (mind) своих родителей. Короче говоря, глагол to mind означает и нечто интеллектуальное, в смысле «замечать нечто», и эмоциональное, то есть заботу и проявление любви, и волевое или практическое, то есть целенаправленное действие.

Таким образом, «ум» (mind) – это первоначально глагол. Он обозначает все способы сознательно и намеренно иметь дело с ситуациями, в которых мы оказываемся. К сожалению, довольно влиятельное направление мысли превратило способы действия в некую фундаментальную субстанцию, которая, собственно, и внимает, ставит цели, заботится, обращает внимание и вспоминает. Это превращение способов реакции на среду в определенную сущность, из которой исходят все эти действия, вызывает сожаление, поскольку оно изымает ум из его необходимой связи с объектами и событиями, прошлыми, настоящими и будущими, из среды, с которой внутренне связана всякая деятельность, на нее отвечающая. Ум, способный вступать лишь в мимолетное отношение со средой, такое же отношение поддерживает и с телом. Когда ум становится абсолютно нематериальным (и обособленным от органа действия и претерпевания), тело перестает быть живым и превращается в мертвый обрубок. Такая концепция ума как обособленной сущности, поддерживает другую