Слова назидания - Абай Кунанбаев

знает: его ждет кара. В этом проявится и величие аллаха и доброта пророка.

Пусть же будут прокляты люди, чья правда вмещается в лживую пословицу, которая гласит: «Нет клятвы, которую не разрубил бы булат, нет греха, которого не простил бы аллах».

Слово 14

Самое дорогое у человека — это его сердце. У казахов понятия «мужество» и «трусость» родились от слова «сердце». В народе батыра называют «жу-ректи», что означает — джигит с настоящим сердцем, труса кличут «журексиз», то есть человеком, у которого сердце отсутствует.

Все лучшие человеческие качества, такие, как отзывчивость, сострадание человеческому горю и человеколюбие рождаются сердцем. Даже торопливость идет от сердца. И не бывает лжи, когда язык послушен сердцу, а если язык лжет, значит, сердце просто-напросто обмануто.

Человек с настоящим сердцем послушен совету и верен своему слову; он не сможет, подобно собаке, плестись за караваном, а, напротив, способен в самых тяжелых условиях вывести на верный путь заблудших; он готов покориться истине, как бы это ни было для него трудно, и сумеет не склонить головы перед несправедливостью. Таким видится батыр — человек мужественный и стойкий, не с волчьим сердцем в груди, а с трепетным, человеческим.

Казах тоже человеческое дитя, и ему, как и другим людям, свойственно ошибаться. Но заблуждается он не потому, что глуп, а потому, что ему не хватает твердости внять голосу рассудка. Сердце виновато.

Я не верю людям, когда они говорят, что совершили зло по неразумению. Скорее это случается от слабоволия и пренебрежения к чести. А познав вкус дурного, человек не сразу освобождается от него. Не каждому дано совершить такой подвиг.

Я заметил еще, что джигитов зачастую ввергают в беду, подогревая их громкими кличками: крепкий джигит, храбрый джигит, ловкий джигит... А ведь яснее ясного, что не только настоящим джигитом, а даже просто человеком трудно назвать того, кто потерял честь и не чувствует стыда, кто потерял над собой власть и совершает подлость.

Слово 15

Разница между умными и глупыми людьми представляется мне своеобразным мерилом для сопоставления противоречивого.

И действительно, умный человек стремится принести пользу людям; уши его открыты советам, а память — кладовая светлой грусти. Он постоянно ищет в мире удивительное, необычное, и дни этих поисков представляются ему потом самым прекрасным временем его жизни. Никогда он не жалеет о своем прошлом.

Глупый же никак не найдет своего места в жизни. Он увлекается чем попало, заполняя дни бесплодными, бесцельными затеями. Молодость не вечна, но глупец не думает об этом. Предавшись потехам, он становится ненасытным и однажды, слишком поздно, замечает, что время согнуло его. Вот и полу­чается, что лучшие годы прошли в собачьих хлопотах, а старость омрачена горьким раскаянием.

Соблазн губит человека. Он зажигает в крови огонь страсти, а страсть — это уже болезнь, ибо она опьяняет человека. Глупец, предавшийся страсти, подобен дураку, который, задрав нос, несется без шапки на неоседланном коне, прикрыв его круп полами своего халата.

Умный в это время добивается своего без особого шума, не выставляя себя на посмешище и не теряя головы.

Тот, кто хочет быть в стане разумных, должен раз в день, или раз в неделю, или хоть раз в месяц отдавать себе отчет: как он прожил эти дни, сделал ли что-то полезное для народа, не ждет ли его в будущем раскаяние. А может ведь случиться и так, что и вспомнить-то будет нечего.

Слово 16

Казаха не очень-то заботит его непогре­шимость перед всевышним.

Он считает достаточным делать то, что делают другие. И вот он падает на колени, творя молитву, встает и снова бьет поклоны. Можете убедиться: он чтит бога.

Интересно сравнить это с его доводами купцу, приехавшему в аул за долгом. «Вот все, что я смог найти,— говорит он, — хочешь — бери, не хочешь — не надо. Не могу же я достать невозможное только из-за того, что задолжал тебе». Подобной хитростью, конечно, можно отвязаться от купца, бога — не проведешь. Но какова попытка?

Разгадка же тут более чем проста. Не хочет степняк обременять себя лишними хлопотами, учиться, развивать язык. «Это все, что я знаю,— отчаянно защищается он.—Не могу же я на старости лет переучиваться!» Или с искренним видом утверждает: «Лишь бы не упрекали, что не учен, а в том, что не могу умно говорить, я не виноват. Такой уж у меня язык...»

И между тем прекрасно понимает, что всевышний дал ему совсем неплохой язык, точно такой же, как и всем людям.

Слово 17

Сила, Разум и Сердце поспорили, кто кто из них нужнее человеку. Убедившись, что не смогут прийти к согласию, они обратились за помощью к Науке.

— Послушай, Наука!—сказала Сила.—Ты ведь знаешь, что без упорного труда нельзя достичь ни мастерства, ни богатства. Только я оберегаю от легкомыслия, от позора мелочных, не достойных человека дел, от стремления к легкой наживе. Лишь я не даю им падать духом и возвращаю их на верный путь, когда они даже средь белого дня умудряются сбиваться с него Послушай, Наука! Работая без устали и сна, люди овладевают тобой, выходит, своим взлетом ты тоже обязана мне. Работая без устали и сна, становятся люди слугами господними, выходит, своей жизнью человечество обязано мне. Так скажи, Наука, почему спорят со мной эти двое?.. И заметил тогда Разум:

— Я определяю, что полезно и что пагубно для человека и в земной и в загробной его жизни. Разве не на этом держится вечная жизнь? Люди поступают по моему велению, следовательно, я знаю цену человеческой силе и понимаю язык науки. Как же можно спорить со мной, если без меня люди не ведают, где искать выгоду, как уберечься от беды, каким образом постигать науку?..

Не выдержало Сердце:

— Я—царь жизни!—воскликнуло оно.— Я гоню кровь по жилам, во мне обитает душа, потому и нет без меня жизни! Я отравляю сон сытых, нежащихся в мягкой постели в теплом доме, заставляя их страдать за убогих, голодных и бездомных. Мной держится почтение к старшим и снисхождение к младшим. Я — справедливость, удовлетворение, совесть, благодарность и милосердие. Что без меня Сила и Разум? Только люди не способны сохранить меня таким и потому сами становятся разными. Но я — царь жизни! И мое назначение невозможно оспаривать!

Выслушав всех троих, заговорила Наука: