Разговоры с дьяволом - Лешек Колаковский

греха выше греха спесивой гордыни, и именно за этот грех низвергнуты были в преисподнюю восставшие ангелы. Вы только задумайтесь, мозгами пораскиньте, чего вы от Создателя нашего домагаетесь, на что рассчитываете, и тогда увидите, как гнев Господень навлекаете на себя, который вас, точно огонь солому, в пепел обратит... Вам бы проклятия вечного желать надобно всем сердцем и о нем Создателя просить, молить, чтобы Он вам в соответствии с мерой греховности вашей отплатил, ибо греховность ваша бесконечна, бездонна, а стало быть, и наказание должно быть бесконечным. Молите о вечном проклятии, просите о нем смиренно, чтобы навеки вечные вверг вас Бог в пучину адскую, чтобы свершилась великая справедливость. Если вы на спасение рассчитываете, если за гнилость душ ваших награду жизни вечной получить желаете — неизбежно оттолкнет вас Божья рука справедливая и воздастся вам в меру гордыни вашей. А если, нищету свою презрев, о наказании просить будете, то, дорогие мои, выслушает Господь призыв ваш; если сатану в смирении своем возьмете в сотоварищи, если в кротости своей греховность свою грехом усуглублять будете, один грех к другому ежедневно добавляя, ежечасно, ежеминутно, если зло со злом еще большим соединять будете, ох, любимые мои, братья и сестры, и тогда отойдет вам по мере греховности вашей. Важные вещи я вам здесь рассказал, а вы хорошенько всё запомните, дорогие мои, как-никак все мы братья, навеки объединенные общей судьбой, навеки. Аминь.

Апология Орфея, певца и шута, царского сына, родом из Фракии

Взгляните на меня. Разве похож я на человека, вернувшегося из подземного мира? Внимательно посмотрите, приглядитесь и, возможно, заметите какой-нибудь маленький след, какое-то мелкое изменение на лице моем или на ладонях, хоть какой-нибудь незначительный знак перемен, черту или изъян какой, или проплешинку пепельную, или шрамик маленький... Заметили? Нет, ничего вы не заметили, потому что ничего и нету, нечего смотреть. Конец, точка, всё. Ничто не изменилось, всё осталось по-прежнему, даже виски почти не поседели. Эти подошвы топтали ступени ада, эти глаза смотрели в лицо бога подземелья, эти руки прикасались к камням вечной могилы. И что? И ничего. Разве что ботинки слегка стоптались, но это дело обычное при ходьбе, а так глаза у меня добрые, взгляд по-прежнему острый, а руки умелые, пригодные к игре на цитре и к разным другим делам. Всё как раньше.

Что же касается самой цитры — уж и не знаю, как сказать, — нет, в сущности, и она тоже не изменилась, да и причин для изменения не было, с чего бы это ей вдруг, ведь глаз у нее нету, видеть ничего не могла, да и вещь она мертвая, бесстрастная. Однако моментами мне кажется, что одна струна стала звучать слегка приглушенно, вроде как одрябла, чуть-чуть, самую малость. И хотя слава моей игры не ослабла ни на минуту, но я сам порой замечаю некоторую несуразность в струне, как будто звук глохнет чуть быстрее, чем обычно, некоторое ослабление, потерю упругости, едва слышимую, потерю твердости, впрочем, слушатели не замечают, это им не мешает, а стало быть, и мне не должно мешать, а это ведь главное, не так ли? Ну, скажите что-нибудь, подтвердите, что вы не заметили изменения, прислушайтесь к этой струне, как звучит, вроде ничего, ведь правда, ничего? Так что не о чем и разговаривать.

Итак, начинаем наш концерт. Игра на цитре, пение и декламация маэстро Орфея, царского сына, родом из Фракии. Ну не смешно ли, что царский сын выступает как актер, комедиант, уличный музыкант, эстрадный исполнитель. Когда-то это было немыслимо, но времена меняются, актерство больше не считается бесчестьем, профессия ничуть не хуже любой другой, а может, даже и лучше, чем царская. Во всяком случае не хуже. К тому же у нас сейчас шестой век до Рождества Христова, прогресс однако, столько всего изменилось! Не будем обманывать себя, господа, грядут времена демократии и равенства людей в правах, всё это неотвратимо, неизбежно, человечество жаждет равенства, и оно получит его! Надо идти в ногу со временем!

Что такое? Вам показалось, что я околесицу тут несу, болтовней занимаюсь, повторяю убогие фразы придворных демагогов? Может, оно и так, простите, я не ритор, не политик, я всего лишь актер, я же говорил, что я всего лишь лабух и исполнитель песен. Сейчас я начинаю выступление, вот только пальцы немного согреются, а то замерз я, был в таких холодных, таких холодных краях, что с Фракией не сравнить, с моей любимой Фракией. Вы, господа, хоть были во Фракии? Хоть кто-нибудь из вас видел, кому-нибудь из вас известен Херсонес, может, кто-то из вас проплывал Геллеспонт? Сколько раз я преодолевал его вплавь, ничего не боясь, один раз даже в бурю, эх, руки у меня были тогда такие крепкие, такие, как у полубога, сегодня уже не то, но пальчики, пальчики помнят, не так ли? Сейчас вы и сами увидите, а точнее сказать — услышите мои пальцы, вот только разогреются, минуточку. Оно конечно, в Египте теплее, чем во Фракии, это точно. Ладно, во Фракии вы, допустим, не были, ну а в Египте, господа, хоть кто-нибудь из вас был в Египте? Вот я, например, был, причем долго, долго там находился, впрочем, что я талдычу, все и так об этом знают, так что не о чем говорить; и такого я там насмотрелся, столькому всему научился, вы ведь хотите знать точно, не так ли? Извините, не могу, это тайное знание, сокровенное, для посвященных. Ох, и чему я там только не научился: и разным магическим заклятиям, и знамения божьи различать, и тайному письму, только не пришло пока еще время для этих вещей, так что я лучше начну:

У дороги забытой и пыльной

Рос забытый тимьяна цвет.

За цветочком тем трудно и долго я шел —

Целых тридцать и девять лет.

Счастлив был я без меры и без границ

Все свои тридцать девять лет,

Но потом за бесценок я отдал его,

И теперь его больше нет.

Ничего, что прошила висок седина,

Кости ломит и ноет бок,

Эти тридцать мои и девять лет

Я счастливым был, словно бог.

Ничего ведь песенка, как? Но это пустяки, это так, проба пера, только чтобы вам показать, что цитра в