Власть предыстории - Игорь Узиельевич Ачильдиев

прочно и бесповоротно укрепилась в психике предлюдей. И первыми, кто овладел речью, ставшей вскоре тормозом центральной нервной системы, были последние неандертальцы. Но с этого момента пратолпа разрушается, ее эмоция угасает. Чем прочнее укореняется речь, тем явственней слабеет пратолпа — речь сковывает эмоции, затормаживает действия, уменьшая скорость передвижения, ослабляя былую сверхсилу. Пратолпа трансформируется в обыкновенную толпу, а ее потенций недостаточно, чтобы обеспечить безопасность. Начав выработку словесно-звуковой речи, пратолпа бросила первую горсть земли в свою могилу, разрушив спасительную форму существования палеоантропов. С этого исторического момента они были обречены.

Однако нелепо думать, будто они уступили планету без борьбы. На первых порах люди оказались в положении побежденных. И это наложило на всю историю общества неизгладимую печать, нанеся человеку изначальную психическую травму.

Представим, что произошло в сообществе неандертальцев, когда среди них появились особи, у которых речь укоренилась настолько, что они уже не могли прочно и полно входить в пратолповое состояние. Внешне — со стороны — они оставались все теми же. Они принимают общее участие в сплочении пратолпы, однако им все труднее входить в это состояние. В дело идут наркотики, но и они уже мало помогают. Пратолпа бежит, от нее отстают один, два, три неандертальца… Так повторяется не раз, прежде чем выясняется, что какая-то часть сородичей, отличающихся лишь одним признаком — они лучше владеют речью, — начинает постепенно выделяться из сообщества. Здесь и женщины, и мужчины, они способны воспроизводить таких же, как и они сами. Но действовать пратолпой они уже не в состоянии! Зато у них появляется нечто, чем пратолпа не обладала: сознание — совместное знание друг о друге, выработанное с помощью словесно-звуковых сигналов. Оно позволяет выразить — понятно для окружающих! — не только свое состояние, но и состояние всех остальных, все, что только можно вообразить. Сознание вспыхивает настолько ярко и сильно, что на весь остальной период истории становится главным и определяющим фактором развития общества.

А ведь общества еще нет и в помине, не зародились и древнейшие его явления! С нашей, человеческой, точки зрения то было поистине странное сознание: оно подчинялось — нет, не пратолпе, а толпе и функционировало в ней, ибо других объединений неандертальцы не знали. Наступил первый период дивергенции — из сообщества неандертальцев выделилась их часть, обладавшая более или менее укорененной звуковой, словесной речью. Как неандертальцы должны были относиться к своим нелепым сородичам?

На первых порах, видимо, преобладала жалость… Владельцы слова казались своим «правильным» родственникам немощными, чуть ли не уродами, которым речь мешала входить в состояние пратолпы. Все их поведение снижало могущественность хозяев земли. (С другой стороны, нельзя не учитывать и силу воздействия голосом, не столько аргументацией, сколько именно самим потоком слов, «убалтыванием». И по сей день голос остается сильнейшим средством суггестии.) И все же со временем они должны были начать избегать людей, сторониться их, как больных, выталкивая из своей «чистой» среды. В глазах партнеров по полу они потеряли обаяние и привлекательность. Возможно, какое-то время они находились вообще под угрозой полного вымирания. Выживали редкие, разрозненные кучки тех, кто дал жизнь могущественному в будущем виду человека разумного.

В его нарождающемся сознании мир неандертальцев тоже отразился своеобразно. Они казались сверхсильными и сверхбыстрыми людьми — потом, по прошествии тысячелетий, их назвали «богами», но в то время вера еще не зародилась, она лишь чуть затеплилась в сознании. Жизнь «неполноценных» неандертальцев среди своих более могущественных собратьев была для них и мучением — из-за собственной слабости, и раем — они жили на всем готовом, ибо в борьбе за существование участвовала пратолпа, а они из нее уже вышли.

Постепенно эти два мира — пратолповый и толповый — разделились и обособились, хотя между ними не существовало еще генетической разницы. Раздельная жизнь и неодинаковое повеление вскоре поколение за поколением, привели к генетическим отклонениям: появился человек разумный. Его отличие от предков было незначительным. В связи с отсутствием постоянного эмоционального напряжения произошел и некоторый спад объема мозга. Мощное развитие словесно-звуковой речи повлекло за собой появление первых феноменов сознания, которые затем вошли в ядро социальных явлений.

Мир предлюдей не знал и не мог знать Инакомыслия. Оно было чуждо пратолпе. Мало того, — опасно для нее, ибо разрушало самую ее основу: имитативность поведения, унитарность выполнения действий всеми ее участниками. Любое отклонение от единства и однообразия насильственно стиралось — и с тем большей жесто костью, чем дальше отклонялась мысль и поведение отдельного палеоантропа от пратолпового.

Но неандертальцы, обладающие сознанием и речью, а затем и люди попали в исключительно трудные условия существования: толпа не могла помочь в добыче мяса, в защите от хищников. Они должны были или погибнуть, или создать способы и методы защиты от агрессивной биосреды. Орудия ближнего боя — рубила — теперь не годились, они удобны лишь в пратолпе. Предстояло создать дистантное оружие, способное поражать противника на дальнем расстоянии, не ставя себя под угрозу. Для этого требовалось отклониться от старинного стандарта, проявить Инакомыслие и изобрести нечто новое, чего не знал миллионолетний мир предлюдей.

В сообществах человека появились копья и дротики, топоры с рукоятками — все они как бы удлиняли руку, создавая возможность поражать противника на дальнем расстоянии. Инакомыслие внесло в мир первых людей полный переворот, названный неолитической революцией. Главный ее смысл в том, что возникло оружие дальнего боя, дистантного поражения. И, конечно, первой целью этого оружия стали хищники. Они, видимо, вскоре заметили, что среди их могущественных врагов произошло размежевание. Одни — по-прежнему опасны, другие — не в состоянии ответить на удар лапы с когтями набегом пратолпы. Хищники осмелели и все чаще нападали на сообщества как неандертальцев, так и людей. Передние человека начало постепенно и неотвратимо разрушать давно сложившееся равновесие — «травоядные — хищники — собаки — неандертальцы». Хозяева земли почувствовали, что их существование под угрозой… Набеги хищников участились. Они явно выходили из повиновения. Человек стал опасен и другим: охотясь на хищников, он умертвлял поставщиков мяса ко двору его королевского величества Неандертальца.

Между популяциями людей и их предков появилась напряженность во