Книга чая. С комментариями и иллюстрациями - Какудзо Окакура

путями, но у нас нет причин, по которым мы не могли бы дополнять друг друга. Вы добились экспансии вширь за счет постоянного беспокойства; мы создали гармонию, которая слаба против агрессии. Вы можете поверить, что Восток в некоторых отношениях значительно лучше, чем Запад!

Как ни странно, но человечность пока встречается в чашке чая для человечества. Это единственная азиатская церемония, которая пользуется всеобщим уважением. Белый человек насмехался над нашей религией и нашей моралью, но без колебаний принял коричневый напиток. Послеобеденный чай теперь является важной традицией в западном обществе. Нежное позвякивание блюдец о поднос, мягкий шелест платьев гостеприимных хозяек, а также общепринятые разговоры о сливках и сахаре показывают, что Поклонение Чаю, вне всякого сомнения, существует. Философское смирение гостя перед судьбой, ожидающей его в непрозрачном отваре, указывает, что именно здесь господствует дух Востока.

Говорят, самое раннее упоминание о чае в европейской письменности найдено в свидетельстве одного арабского путешественника о том, что после 879 года основными источниками дохода в Кантоне были пошлины на соль и чай. Марко Поло пишет о низложении китайского министра финансов в 1285 году за его произвольное увеличение налогов на чай. Именно в эпоху Великих географических открытий европейцы начали больше узнавать о Дальнем Востоке. В конце XVI века голландцы сообщили, что на Востоке делают приятный напиток из листьев кустарника. Путешественники Джованни Баттиста Рамузио (1559), Л. Алмейда (1576), Маффено (1588) и Тарейра (1610) также упоминали о чае. В 1610 году корабли Голландской Ост-Индской компании привезли первый чай в Европу. Он стал известен во Франции в 1636 году и достиг России в 1638 году. Англия с восторгом встретила его в 1650 году и говорила о нем как о «том превосходном и одобренном всеми врачами китайском напитке, который китайцы называют Tcha, а другие народы Tay, или Tee».

Как и все новое и хорошее в мире, распространение чая столкнулось с противодействием. Ярые противники напитка, такие как Генри Сэвил (1678), осуждали его употребление, называя это грязным обычаем. Джонас Хануэй («Эссе о чае» (Essay on Tea), 1756) заявлял, что мужчины, по его мнению, теряют рост и привлекательность, а женщины – красоту из-за употребления чая. Поначалу стоимость чая (около пятнадцати или шестнадцати шиллингов за фунт) не способствовала его массовому потреблению и превратила его в «привилегию угощений и развлечений для высоких кругов, а подарки в виде чая преподносили принцам и вельможам». Тем не менее, несмотря на такие препятствия, чаепитие распространялось с удивительной быстротой. Кофейни Лондона в первой половине XVIII века стали, по сути, чайными домами, завсегдатаями которых были острословы вроде Аддисона и Стила, развлекавшиеся за «блюдом из чая». Напиток вскоре стал жизненной необходимостью, а значит, и налогооблагаемым товаром. В связи с этим хочу напомнить о том, какую важную роль он сыграл в современной истории. Колониальная Америка мирилась с угнетением, пока человеческое терпение не прогнулось под тяжелыми пошлинами, наложенным на чай. Американская независимость берет свое начало с момента уничтожения груза чая в Бостонской гавани.

Гэнри Сэвилл (1570–1617) – английский ученый, переводчик Библии, осуждал чаепитие с пуританских позиций, считая чай наркотиком.

Джозеф Аддисон (1672–1719) – драматург, писатель, политик; Ричард Стил (1672–1729) – журналист, писатель. Вместе они издавали журнал «Зритель» (The Spectator), иронически обозревавший светскую жизнь. Лондонские кофейни тогда были демократическим вариантом клубов, где была возможность, в том числе, постоянно упражняться в остроумии.

Во вкусе чая есть тонкое очарование, которое делает его неотразимым и достойным идеализации. Западные юмористы не преминули смешать аромат своих мыслей с ароматом чая. В нем нет высокомерия вина, самоуверенности кофе или жеманной невинности какао. Уже в 1711 году в «Спектейторе» (The Spectator) писали: «Поэтому мне бы особенно хотелось изложить свои размышления всем приличным семьям, которые каждое утро выделяют время для чая, хлеба и масла, и настоятельно посоветовать ради их же блага велеть с такой же пунктуальностью подавать себе эту газету, сделав ее частью чаепития». Сэмюэл Джонсон описывал себя как «закоренелого и бесстыдного любителя чая, который в течение двадцати лет разбавляет свою пищу только настоем этого очаровательного растения, который чаем развлекает себя вечером, чаем утешается в полночь и чаем же приветствует утро».

Сэмюэл Джонсон (1709–1784) – писатель, политик, лексикограф, создатель нормативного «Словаря английского языка» 1755 года.

Чарльз Лэм, убежденный приверженец чая, озвучил истинную ноту, услышанную им в чаизме, когда написал, что величайшее из известных ему удовольствий – это совершить хороший поступок тайно и узнать об этом случайно. Ибо чаизм есть искусство скрывать красоту, которую ты можешь обнаружить, или предлагать то, что ты не осмелишься раскрыть. Это благородный секрет умения смеяться над собой – спокойно, но честно, с философской улыбкой, характерной для самого юмора. Всех настоящих юмористов можно в этом смысле назвать философами чая, например Теккерея и, конечно, Шекспира. Поэты декаданса (а когда мир не был в упадке?) в своих протестах против материализма в определенной степени также открыли путь к чаизму. Возможно, в наши дни именно наше скромное созерцание несовершенного способно стать тем, чем могут взаимно утешиться Запад и Восток.

Чарльз Лэм (1775–1834) – английский поэт-романтик, эссеист, возродивший культ Шекспира. Считал романтизм искусством тайны и одухотворения природы, внимательного к ее мелочам.

Даосы утверждают, что во времена великого начала Безначального Дух и Материя сошлись в смертельной схватке. Желтый Император, Солнце Небес, одержал победу над Шуюном, демоном тьмы и подземного царства. Титан в предсмертной агонии ударился головой о солнечный свод и вдребезги разбил голубой купол из нефрита. Звезды выпали из своих гнезд, луна бесцельно блуждала среди диких пропастей ночи. В отчаянии Желтый Император искал повсюду того, кто способен починить Небеса. Его поиски не были напрасными. Из Восточного моря появилась королева, божественная Ниука, увенчанная рогами и с драконьим хвостом, великолепная в своих доспехах из огня. Она сварила пятицветную радугу в волшебном котле и восстановила китайское небо. Но говорят, что Ниука забыла починить две крошечные трещины в синем небосводе. Это дало начало дуализму в любви – две души перемещаются в пространстве и никогда не успокаиваются, пока не соединятся вместе, чтобы завершить Вселенную. Каждый должен заново построить свое небо надежды и мира.

Окакура несколько вольно трактует первопринципы даосизма, Инь и Ян, как Дух и Материю. Скорее, это два первопринципа энергии, и порождающие Ци, конкретную жизненную энергию.

Небеса современного человечества действительно разрушены в борьбе циклопов за богатство и власть. Мир блуждает в тени эгоизма и пошлости. Знания покупаются ценой нечистой совести, а добро совершается ради выгоды. Восток и Запад, словно два дракона, брошенные в бушующее