Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - Славой Жижек

в связи с Феликсом Гваттари – его другом, который проповедовал теорию гипердинамической детерриториализации, при этом страдая от затяжных приступов депрессии:

Вообще-то проблема депрессии и истощения нигде не раскрывается у Гваттари в явном виде. Я усматриваю здесь принципиальную проблему теории желания: отрицание проблемы пределов в органической сфере. <…> Понятие «тело без органов» намекает на идею о том, что организм не может быть определен, что организм – это процесс превозможения, преодоления порога, «становления другим». Это важный момент, но одновременно и опасный. <…> Какое тело, какой разум переживает эту трансформацию и становление? Какой инвариант находится в процессе становления другим? Если вы хотите ответить на этот вопрос, вы должны признать смерть, конечность и депрессию38.

Депрессия, конечность и истощение – это не эмпирико-психологические категории, а признаки фундаментального онтологического ограничения. Когда Берарди говорит о депрессии, это касается интерпелляции как таковой, то есть реакции человеческого животного на Причину, которая обращается к нам, особенно в связи с позднекапиталистической интерпелляцией, но также и в связи с эмансипативной мобилизацией. Критика политического представительства как пассивизирующего отчуждения (вместо того чтобы позволить другим говорить за них, люди должны непосредственно объединяться в ассоциации) достигает здесь своего предела. Идея организации общества во всей его совокупности как сети ассоциаций – это утопия, затеняющая тройственную невозможность39:

есть множество случаев, когда представление других (выступление от их лица) – необходимость; цинично считать, что жертвы массового насилия от Освенцима до Руанды (а также психически больные, дети и т. д., не говоря уже о страдающих животных) должны организоваться и говорить сами за себя;

когда фактически происходит массовая мобилизация сотен тысяч людей, самоорганизующихся через горизонтальные связи (площадь Тахрир, парк Гези…), мы не должны забывать, что они являются меньшинством, а молчаливое большинство остается непредставленным (именно так в Египте это молчаливое большинство победило толпу на площади Тахрир и избрало «Братьев-мусульман»);

постоянное политическое участие имеет ограниченную временную протяженность: через пару недель или, реже, месяцев, большинство разъединяется, и проблема в том, чтобы отстоять результаты восстания в этот момент, когда все возвращается в привычное русло.

Предполагает ли это смиренную капитуляцию перед гегемонистской властной структурой? Нет. Нет ничего «консервативного» в усталости от обычных радикальных левых требований постоянной мобилизации и активного участия, требований, следующих логике Сверх-Я: чем больше мы им подчиняемся, тем больше мы виноваты. Битва должна быть выиграна здесь, в области гражданской пассивности, когда все нормализуется на утро после восторженных восстаний; (сравнительно) легко устроить большое экстатическое действо возвышенного единства, но как обычные люди почувствуют разницу в своей повседневной жизни? Неудивительно, что консерваторам нравится время от времени видеть возвышенные взрывы – они напоминают людям, что на самом деле ничто не может измениться, что на следующий день все вернется в обычную колею.

И вот еще что: сама природа сегодня в беспорядке – не потому, что она ошеломляет наши когнитивные способности, а в первую очередь потому, что мы не можем справиться с результатами нашего собственного вмешательства в ее процессы; кто знает, каковы будут конечные последствия биогенетической инженерии или глобального потепления? Эта неожиданность исходит от нас самих и связана с неясностью того, как мы вписываемся в картину. Именно на этом фоне следует рассматривать тезис Жака-Алена Миллера «Il y a un grand désordre dans le réel» («В реальности большой беспорядок»)40. Так Миллер характеризует реальность, которую мы воспринимаем, находясь под влиянием двух фундаментальных агентов: современной науки и капитализма. Природа как реальное, где все, от звезд до Солнца, всегда возвращается на свое место, это царство больших надежных циклов и устойчивых законов, которые их регулируют, заменяется совершенно непредвиденным реальным, реальным вне Закона, реальным, которое то и дело в корне меняет собственные правила, реальным, которое сопротивляется любому включению в тотальность Мира (вселенную смысла), из-за чего Бадью называл капитализм первой безмирной цивилизацией.

Как нам реагировать на эту констелляцию? Должны ли мы занять оборонительную позицию и искать новый предел, стараясь вернуть (или скорее изобрести) некий баланс? Именно это пытается сделать биоэтика в отношении биотехнологии, и вот почему они образуют пару: биотехнология исследует новые возможности научного вмешательства (генетические манипуляции, клонирование), а биоэтика накладывает моральные ограничения на то, чего позволяет добиться биотехнология. Таким образом, нельзя сказать, что биоэтика внутренне присуща научной практике; она вмешивается в эту практику извне, навязывая ей внешнюю мораль. Но разве биоэтика не является самым настоящим предательством этики, свойственной научным начинаниям, этики, требующей «не жертвовать научным стремлением, а непреклонно следовать за ним»? Лозунг протестующих в Порту-Аллегри «Другой мир возможен» также намечает новый предел, и в этой ситуации даже экология претендует на то, чтобы выдвинуть такой новый предел («Мы не можем и дальше эксплуатировать природу, она не вынесет этого, и случится коллапс»). Или мы должны пойти вышеупомянутым противоположным путем (в частности, Делёза и Негри) и отталкиваться от того, что в капиталистическом беспорядке все еще слишком много порядка, подчиняющегося капиталистическому закону присвоения прибавочной стоимости, так что задача – не ограничить его, а вытолкнуть за его собственные пределы? Другими словами, должны ли мы рискнуть перефразировать известный девиз Мао: в реальном беспорядок, значит, ситуация превосходна? Возможно, следует выбрать именно этот путь, хотя и не совсем в том смысле, в котором к нему призывали Делёз и Негри, восхвалявшие детерриториализацию? Миллер утверждает, что чистое беззаконное Реальное противится символическому пониманию, поэтому мы всегда должны осознавать, что наши попытки концептуализировать его – лишь видимость, защитная наукообразность, но вдруг все же существует подспудный порядок, порождающий этот беспорядок, матрица, задающая его координаты? Это также объясняет без конца повторяющееся единообразие капиталистической динамики: чем больше вещи меняются, тем больше они остаются неизменными. И по этой же причине оборотной стороной захватывающей капиталистической динамики является легко узнаваемый порядок иерархического господства.

Mamihlapinatapei

Мы должны вместе с Т. Дж. Кларком41 отвергнуть эсхатологическое понятие Будущего, которое марксизм унаследовал от христианской традиции и наиболее краткая версия которого выражена в известных строках Гёльдерлина: «Но где опасность, там вырастает / И спасительное». Возможно, в этом состоит урок ужасающих опытов левых в XX веке, опытов, вынуждающих нас вернуться от Маркса к Гегелю, то есть от марксистской революционной эсхатологии к гегелевскому трагическому видению истории, вечно остающейся радикально открытой, поскольку исторический процесс всегда перенаправляет нашу деятельность в неожиданную сторону. Возможно, левые должны на-учиться полностью принимать фундаментальное «отчуждение» исторического процесса: мы не можем контролировать последствия наших действий – не потому, что мы всего