Кибернетическая гипотеза - Тимофей М. Петухов

системе достигается при оптимальном уровне сообщения между её частями. Такая цель требует постоянного вымогательства информации, разделения явлений и их качеств, производства различий. Иначе говоря, борьба с неопределённостью идёт посредством представления и запоминания прошлого. С одной стороны – невиданный образ, двоичный математический код (который придумывает Клод Шеннон в статье «Математическая теория связи» в тот же год, когда высказывается кибернетическая гипотеза), с другой – изобретение запоминающих устройств, не искажающих информацию, и фантастические усилия по уменьшению их размеров (в чём состоит определяющая стратегическая задача сегодняшних нанотехнологий), – всё это способствует созданию нужных условий на коллективном уровне. В такой форме информация должна затем вернуться в мир явлений, связывая их друг с другом в той же мере, в какой рыночный оборот гарантирует их уравновешивание. Обратная связь, ключ к регуляции системы, теперь требует связи в прямом смысле слова. Кибернетика – это проект по пересозданию мира через зацикливание этих двух процессов: разделяющего представления и объединяющей связи, – первое несёт смерть, второе симулирует жизнь.

Кибернетический дискурс начинает с того, что отправляет на склад ложных проблем споры XIX века, противопоставлявшие механистическое и виталистское (или органическое) представление о мире. Он утверждает аналогичность функционирования живых организмов и машин, объединяя их в понятие «системы». Так кибернетическая гипотеза оправдывает два типа научных и социальных экспериментов. В первом стремятся сделать из живых существ механизмы, управлять, программировать, предопределять человека и жизнь, общество и его «будущее». Он подпитывает возвращение евгеники как бионической фантазии. Здесь научно ищут конец Истории; и с самого начала мы на территории контроля. Второй состоит в попытках имитировать жизнь машинами, сперва в форме индивидов, и тут мы приходим к разработке роботов и искусственного интеллекта; затем в виде коллектива, что выплёскивается в распространение информации и создание «сетей». Тут мы скорее на территории связи. И хотя оба кибернетических течения состоят из очень разнородного люда – биологи, врачи, информатики, неврологи, инженеры, консультанты, полицейские, рекламщики и др. – они все объединены общей выдумкой об Универсальном Автомате, аналогичной тому, как видел Гоббс государство в «Левиафане», – «искусственное животное (или человек)».

Единство кибернетических фронтов объясняется методом, то есть тем, что кибернетика подаёт себя как метод регистрации мира, в чём есть и одержимость экспериментом, и активно плодящийся схематизм. Это согласуется с бумом прикладной математики, начавшимся после безнадёжного вывода, к которому пришёл австриец Курт Гёдель, показав, что всякая попытка логического обоснования математики, а значит и объединения наук, обречена быть «неполной». А благодаря Гейзенбергу рухнула более чем вековая работа по позитивистскому доказыванию. Фон Нейман доводит до предела выражение этого внезапного чувства потери почвы под ногами. Он представляет логический кризис в математике как знак неизбежного несовершенства всякого человеческого творения. В результате он хочет создать логику, которая сможет наконец стать последовательной, логику, чьим источником может быть лишь машина! Из чистого математика он превращается в подвижника скрещения наук, повсеместной математизации, которая позволила бы с самых основ, отталкиваясь от практик, воссоздать утраченное единство наук, и самым стабильным его выражением была бы кибернетика. Ни одно выступление, ни одна речь, ни одна книга, ни одна сфера не обходится с тех пор без универсального языка объяснительных схем, визуальной формы доказательства. Кибернетика переносит процесс рационализации, свойственной бюрократии и капитализму, на уровень тотального моделирования. Герберт Саймон, пророк искусственного интеллекта, продолжает в 1960-х программу Фон Неймана, намереваясь создать мыслительный автомат. Речь идёт о машине, содержащей программу под названием экспертная система, которая должна уметь обрабатывать информацию так, чтобы решать проблемы из самых разных сфер компетенций, а в сумме – все практические проблемы, с какими сталкивается человечество! «Универсальный решатель задач» (General Problem Solver, GPS), созданный в 1972 году6, – это модель такой универсальной способности, обобщающей все прочие, модель всех моделей, самый прикладной интеллектуализм, воплощение любимой поговорки бесталанных горе-мастеров, что «проблем не бывает, бывают только решения».

Кибернетическая гипотеза развивается неразрывно как теория и как технология, и одно всегда подкрепляет другое. В 1943 году Винер встречается с Джоном Фон Нейманом, которому поручено создать вычислительные машины такой быстроты и мощности, чтобы они справились с необходимыми вычислениями для «проекта Манхэттен», где заняты 15 тысяч учёных и инженеров, а также 300 000 техников и рабочих под руководством Роберта Оппенгеймера7: компьютер и ядерная бомба рождаются вместе. Для современного воображения «коммуникационная утопия» это парный миф к мифу о ядерном открытии: в обоих случаях речь идёт об уничтожении сосуществования, через избыток жизни или через избыток смертей, через всепланетарный ядерный синтез или через космическое самоубийство. Кибернетика выступает как ответ, лучше всего приспособленный к Великому Страху гибели мира и человеческого рода. Фон Нейман – её двойной агент, настоящий «свой среди чужих». Описание живых организмов, его машин и машин Винера аналогичными категориями скрепляет союз между кибернетикой и информатикой. Пройдёт ещё несколько лет, и молекулярная биология, базируясь на расшифровке ДНК, в свою очередь обратится к теории информации для объяснения человека как индивида и как вида, тем самым открывая невообразимые технические возможности для экспериментов над человеком в сфере генетики.

Постепенное преобразование метафоры системы в метафору сети в общественном дискурсе 1950—1980-х указывает на вторую фундаментальную аналогию в основе кибернетической гипотезы. А также на глубинные изменения в ней. Потому что когда в среде кибернетиков ЛЮДИ говорят о «системе», то это по аналогии с нервной системой, а когда сегодня в когнитивных науках ЛЮДИ говорят про «сеть», то думают о сети нейронов. Кибернетика – это уподобление всей совокупности существующих явлений тому, что происходит в мозге. Сделав голову человека альфой и омегой всего мира, кибернетика навечно обеспечила себе место в авангарде всех авангардов, так что всем остаётся лишь бежать позади. По сути, она с самого начала устанавливает равенство между жизнью, мыслью и речью. Этот радикальный монизм строится на аналогии между понятиями информации и энергии. Винер вводит эту аналогию, пересаживая в свои построения термодинамические выкладки XIX века. Его операция состоит в сопоставлении того эффекта, которое время оказывает на энергетическую систему и на информационную. Ни одна система не чиста и не идеальна как система: энергия подвержена потерям в результате обмена, точно так же, как информация в результате своего обращения. Клаузиус назвал это энтропией. Энтропия, понимаемая как природный закон, это Ад для кибернетика. Она объясняет разложение всего живого, неустойчивость экономики, разрушение общественных связей, упадок… В первое время, время гипотез, кибернетика тем самым как бы формулирует общую почву, на которой можно начать объединение естественных и гуманитарных наук.

«Второй кибернетикой» мы будем называть верховный проект по постановке экспериментов