Путь киновари - Юлиус Эвола

дистанцию: для этих консервативных элементов были очевидны многие подозрительные и опасные популистские, плебейские и фанатические стороны гитлеризма. Однако, учитывая неожиданные успехи инициатив немецкого диктатора как в национальной, так и в международной сфере, эти оговорки перетекли в оппозицию только перед лицом последующей критической ситуации. До этого речь шла скорее о том, чтобы держаться на имеющихся рубежах в ожидании адекватного действия, исходя из предварительной и несовершенной основы национал-социалистического государства Третьего Рейха, поскольку он выполнил некоторые предварительные задачи, устранив социализм, коммунизм и демократию, а также пытался продолжать некоторые принципы предшествующей традиции.

Как я говорил, уже немецкое издание моего «Языческого империализма», где основные идеи были отделены от ссылок на чисто итальянские реалии, сделало мое имя известным в Германии, прежде всего в вышеуказанных кругах. В 1934-м году я совершил свою первую поездку на север, чтобы участвовать в конференции в Берлинском университете и в другой конференции в Бремене в рамках международного симпозиума нордических исследований (второй «Нордический тинг» (Nordisches Thing), организованный Розелиусом). Важнее всего было то, что я познакомился с небольшой группой из Берлина под названием «Клуб господ» (Herrenklub) — кругом консервативной немецкой аристократии, чья значимая роль в немецкой политике тех лет более чем известна. Здесь я встретил свое естественное окружение. С тех пор установилась сердечная и плодотворная дружба между мной и президентом этого круга бароном Генрихом фон Гляйхеном. Идеи, отстаиваемые мной, встретили здесь подготовленную почву, были поняты и оценены. И по причине схождения интересов и целей это стало основой моей деятельности в Германии.

В 1935-м году в известном штуптартском издательском доме Deutsche Verlags-Anstalt вышло немецкое издание «Восстания против современного мира», что вскоре сделало меня одним из самых известных в Германии европейских писателей. Например, Готфрид Бенн писал: «Это работа, чья исключительная важность кажется ясной в надвигающиеся годы. Читатель почувствует себя преобразованным и посмотрит на Европу иным взглядом». Другие писали: «Я бы назвал эту книгу не главной работой итальянского Шпенглера, а скорее основой аристократического и традиционного европейского мышления». Аналогично высказался Й. фон Кемпски: «Изначальные времена — никоим образом не мрачные, а сияющие — согласно доктрине этого итальянского писателя воскрешают мир всего аристократического, мир высшей, строгой духовности, чье извечное духовное содержание превосходит наш темный век и призывает к новому построению мира и цивилизации несломленных людей». В. Штапель, редактор журнала «Дойчес Фолькштум» (Deutsches Volkstum, «Немецкая национальность»): «Эвола увлекает читателя своими идеями. В его книге есть места поистине магической силы». Ф. Эверлинг, бывший монархический депутат в Рейхстаге, весьма близкий к Вильгельму II: «В этой книге покоряет строгость, с которой идеи, обращающиеся к индоевропейским доисторическим временам, ведут на путь Sacrum Imperium. Кроме того, в этой книге крайне отчетливо виден благородный стиль мысли, сознательный и не самодовольный — одним словом, аристократический». Другие критики выражались примерно в таком же духе.

Ничего подобного не было и не будет написано в той стране, где мне было суждено родиться. Как я уже сказал, как в Италии вчерашнего дня, так и сегодня для «официальной культуры» этой книги практически не существует.

Что касается тогдашней Германии, будет уместным уточнить контекст, в котором проходила моя работа. Как иностранец из союзного государства я пользовался своего рода иммунитетом: я мог высказывать такие идеи, которые для немца при нацистском режиме были бы сопряжены с риском угодить в концентрационный лагерь. Речь шла об идеях, которые могли бы скорректировать пришедшее к власти политическое движение, усилить его положительный потенциал и бороться с отрицательным. Как известно, термин «Третий Рейх» изобрел не Гитлер: он позаимствовал его у авторов из течения «консервативной революции», которые придавали ему духовное и традиционное содержание, обращаясь при этом к идеям, весьма похожим на отстаиваемые мной. Некоторые из этих писателей, перейдя в оппозицию, видели в нацистском использовании этого термина и этого символа оскверняющую узурпацию. Для тайного фронта правых речь шла о постепенном приближении к первоначальной идее, и мой вклад здесь мог оказаться полезным. В принципе, некоторые другие идеи, поднятые на щит национал-социализмом, могли бы вновь войти в эту перспективу: прежде всего это Ordensstaatsgedanke, то есть идеал государства, управляемого не каким-нибудь демократическим «господствующим классом», а орденом, элитой, сформированной идеей, традицией, строгой дисциплиной и таким же стилем жизни. Здесь было нужно также противостоять так называемому «расизму», а для этого нужно было устранить предпосылки, питавшие эту тенденцию в Германии.

Об этом я скажу чуть ниже. Итак, в Центральной Европе вплоть до второй мировой войны я занимался деятельностью именно этого рода при помощи вышеуказанных текстов, участия в конференциях и налаживания различных контактов. Я говорю «в Центральной Европе», потому что в Вене, где я часто проводил зиму, я обнаружил весьма плодородную почву. Здесь я познакомился с представителями правой мысли и древней аристократии — в частности, а также с группой под руководством философа Отмара Шпанна, действующей на похожем рубеже. Здесь я тесно сотрудничал с принцем К. А. Роханом, располагавшим важными связями.

У меня вырисовалась идея, хорошо воспринятая в указанных кругах, о координации действий тех, кто в Европе в какой-то мере мог представлять традиционное мышление на политико-культурном уровне. Примерно в 1936-м году с целью установить соответствующие контакты я предпринял некоторые поездки по Европе. В одной из них — в Румынии — я свел личное знакомство с Корнелиу Кодряну, главой румынской «Железной гвардии», одной из наиболее достойных и духовно ориентированных личностей, которых я встретил в национальных движениях того времени. В Бухаресте я познакомился также с Мирней Элиаде, который после войны получил известность из-за своих многочисленных трудов по истории религий, с которым после этого я все время оставался в контакте. В это время он входил в окружение Кодряну и уже знал о деятельности группы «Ур».

Период Оси должен был стать для меня крайне благоприятным временем ввиду того, что я «в гибеллинском духе» выражал надежду на взаимодополняющую встречу римского и германского миров и давно уже предлагал «миф о двух орлах» в качестве точки отправления возможного европейского восстановления. Но в Италии в этом духе не было сделано ничего по причине тупой системы процветавших здесь официозных кланов, систематически саботировавших всякую живую инициативу. Дошло до парадокса: в этом культурном обмене партийные «иерархи» задействовали даже католических сектантов, проявлявших крайне антинемецкие чувства — как, например, Гвидо Манакорда, автора книги «Лес и храм» (La selva е il tempio), в которой германский дух был искажен до неправдоподобия. С величайшим негодованием эти круги восприняли тот факт, что меня приглашали на конференции и встречи в Германии