Среди призраков. Рассуждение об эпохе метавселенной и генеративного искусственного интеллекта - Эрик Саден

давала повод для ежедневного творчества, приносила удовольствие и удовлетворение от хорошо сделанной работы. Мы отреклись от стремления к личному благородству, которое не желаем или не умеем разглядеть в складывающемся настоящем с его невиданной жестокостью, хотя моральный долг должен был бы заставить нас изо всех сил сопротивляться.

Это почти всеобщее соглашательство обусловлено двумя основными факторами. С одной стороны, как под влиянием доксы, так и пребывая в ступоре мы в итоге сочли недавний бум обычным технико-экономическим развитием, от которого никуда не деться. С другой – человек по природе склонен к пассивности – это видно, если взглянуть, как все довольны тем, что можно пользоваться цифровыми системами (не надо больше «впустую» напрягать мозг), и во имя собственного удобства постыдно отрекаются от самих себя, умывают руки, встретившись с беспрецедентным кризисом духа и культуры. Как можно не понимать, что если подавляющее большинство человечества добровольно готово отказаться от усилий, необходимых, чтобы пользоваться важнейшими способностями для достижения тех или иных больших и малых целей, это значит, что мы подыгрываем внешним по отношению к нам силам, получающим полную свободу создавать за нас множество ситуаций, в которых мы будем образчиком наивности и послушными игрушками?

Приспособиться – значит подчиниться

Показательно, что когда на заре 1980-х годов, то есть после волны «весен», прокатившейся по всему миру в 1968-м, совершался неолиберальный вираж, в государственной школе стала утверждаться докса: не будь «в хвосте» развития общества и технологических сдвигов. Такое умонастроение, – сегодня мы можем судить о нем через призму лет, – продиктовано негласным комплексом: надо наконец избавиться от образа пыльной среды, в которой есть место только практикам, как бы закостеневшим, пора ощутить вкус дня сегодняшнего. Всем стало казаться, будто между тем, что остается «в четырех стенах», и тем, что «снаружи», произошел раскол, способный спровоцировать скрытую полемику, в которую нельзя не включиться. Реакцией на это стали всевозможные инновации в педагогике, преподаватели и ученики соприкоснулись с компьютерным оборудованием. Когда происходит информатизация общества, просто невозможно игнорировать этот тренд: компьютеры в классе – ключевое требование, они одновременно обеспечат новые навыки и вооружат учеников средствами для построения будущей карьеры. Если изначально речь шла в основном о приобщении, – сообразно логике, действовавшей на протяжении двух десятилетий, – то на рубеже XXI века, когда интернет вошел в каждый дом, одна чаша весов перевесила. Задача поменялась: не только обучать технологиям, – теперь считается, что без них не обойтись, – но и делать вид, что мы обогащаем педагогическую практику, опираясь на отдельные разработки, функционал которых все время усложняется и расширяется.

От обучающего направления, которое рассматривалось как желательное, мы перешли к системному принципу, возведенному в статус религии, – к «цифровой трансформация» государственной школы. Пробил час закупок, на этот раз массовых, – сначала компьютеры, затем планшеты; заработали так называемые образовательные платформы (а заодно интерфейсы, связывающие преподавателей, административный персонал, учеников и родителей). Все это так или иначе превращало доступ к информации в эталон знаний (притом что непрерывный «клик-клик-клик» стали путать с процессом их усвоения), вызывало порой излишние восторги по поводу принципа совместного участия (оставляя достаточно места простодушному релятивизму), обеспечивало приоритет устных форм выражения и «экспрессивности» на письме (что, собственно, и привело к постепенной маргинализации книги). Незаметно была пересмотрена роль преподавателя: не столько тот, кто обучает и побуждает к размышлению, сколько «коуч», чья задача – указывать на источники, доступные онлайн, и отвечать на комментарии учеников, которые теперь реагируют мгновенно, не трудясь задействовать собственные способности и шаг за шагом терпеливо взращивать в себе культурную зрелость и критичность суждений.

Казалось, полноценное движение, опирающееся, безусловно, на доксу, но особенно на мощную лоббистскую работу со стороны индустрии компьютерного оборудования и платформ, не сегодня завтра предложит чудо-решения и даст ключи, чтобы справиться с нарастающими трудностями школы. Сопровождалось все это обилием хвалебных речей из уст министров, руководителей инспекций образования, администрации учебных заведений, а иногда и преподавателей. Гибкая фабрика соглашательства явно причастна к появлению этого тренда, оформившегося без предварительного создания оценочных комиссий, – как положено в этом случае, – с участием всех вовлеченных сторон, без соответствующей подготовки и регулярного изучения влияния. Грандиозную цифровую метаморфозу в образовании не следовало обременять дорогостоящим «долгостроем» в виде осмысления – наоборот, ее полагалось внедрить, отбросив все дела и пользуясь недюжинным государственным бюджетом[141]. Она была настолько «в духе истории», что малейший намек на критику неминуемо объявлялся редроградством и встречался с весьма довольной иронией: поглядите-ка, они хотят только одного – снова жить при свечах, «как амиши»[142] [143].

Интересно отметить, что спустя два десятилетия после начала этих процессов зазвучали свидетельства – обвинительные, – на этот раз исходившие не от части преподавательского состава или родителей, но от людей, ранее активно поддерживавших цифровизацию в различных областях и теперь, скажем прямо, запоздало осуждающих слишком поспешные решения и всевозможный нанесенный ущерб. Как, например, Торкель Клингберг, шведский нейрофизиолог, который в мае 2023-го виновато признался: «Мы стремились быть современными. Дали школьникам компьютер, не задумываясь, что и зачем творим. Цифровизация стала самоцелью, мы не видели целого»[144]. Не исключено, что в ближайшие годы еще немало примеров подтвердят правоту тех, кто предвидел тогда губительный масштаб последствий – фактически запрограммированных. Хорошо, конечно, когда рано или поздно просыпаешься от догматического сна и одним прекрасным утром предаешься публичному покаянию; однако вред уже причинен, поздно каяться. Вот почему здравый смысл требует действий в тот момент, когда явления зарождаются, а после того, как смерч прошел, приходить с повинной головой бесполезно.

С самого начала в концепцию вкралась ошибка: даже если школа должна в своей деятельности оглядываться на историю и в то же время сверяться с настоящим, прежде всего это охраняемая террито-рия, где необходимо обеспечивать правильный баланс между полной открытостью и обязательным дистанцированием, позволяющим держаться на защищенном расстоянии от бушующего мира. Иначе не привьешь, так сказать, основы основ, а это предполагает поощрять терпеливое суммирование знаний и работу мысли, приучать к усилиям, к инаковости, внушать любовь к творчеству во всех его проявлениях. Без этого школа – лишь слабый резонатор, где нет места критике, а единственное стремление – поспевать за изменениями в обществе, иначе и отстать недолго.

Итак, двадцать лет минуло с тех пор, как цифровизация начала свой форсированный марш: теперь-то мы понимаем, что именно пошло наперекосяк, и история принимается бормотать извинения. Едва ChatGPT оказался в открытом онлайн-доступе, – притом что подобные постоянно усложняющиеся системы не только меняют педагогическую практику, но и генерируют язык, пишут тексты и целые сочинения на основе простых