Исследование ужаса - Леонид Савельевич Липавский

время видеть дверь, на смену ей не придет никакая соседняя часть стены.

7

Получается, следовательно:

с одной стороны, все утверждают, что при головокружении ощущается вращение, движение обстановки;

с другой стороны, чувство движения состоит из ощущений смены и направления;

но при головокружении первого ощущения – всегда, а второго – часто нет.

Непонятно, почему все же возникает иллюзия, будто имеется ощущение вращения.

<Нач. 1930-х>

Сны

1

Я вижу сны очень редко. Написав это, я должен сейчас же сделать поправку: я вижу сны часто, может быть, даже всегда. Но я их почему-то сейчас же забываю, в самый миг просыпания. Может быть, тут виной моя очень слабая зрительная память: ведь сны «видишь». А может быть, причины глубже: сны не хотят выдавать своей тайны и сразу уходят в забвение. Если это так, то они очень предусмотрительны: я бы уж принудил их к откровенности, только попадись они мне!

И даже те немногие сны, которые я запомнил, – это только обрывки. Самое существенное, очевидно, потеряно. Вернее, это не сами сны, а оставшиеся в памяти их краткие сюжеты. Поэтому судить о их подлинном смысле нет возможности, слишком мало материала.

2

Первый сон относится к самому раннему детству. Будто я засыпаю, и мне поют: «Баю-баюшки-баю, не ложись ты на краю, не то волк придет и тебя унесет». И вот, действительно, с другой стороны комнаты выходит мужчина, помнится, дядя, и он же – волк. Он приближается ко мне, и это страшно.

3

В изложенном сне имеются достопримечательности. Ведь я вижу во сне, что я засыпаю. Засыпание – это, конечно, картина счастья: тепло, уютно, мягко. Эта минута была еще сладостна и потому, что меня чаще всего укладывала спать, наверное, мать. Так что это была как бы минута любви. И вдруг все это нарушается тем, что подкрадывается нечто чуждое: мужчина. С ним, очевидно, связано что-то грозное, недаром он в образе волка.

4

В детстве меня мучили кошмары. Без них, кажется, не обходилась ни одна ночь. Удивительно, что я забыл их.

Впрочем, один кошмар я помню, в очень общих чертах. Вот он: у нас на кухне, за окном, находится страшное чудовище (какое именно, не помню).

Что можно сказать по этому поводу? Очень мало.

Кухня – это место неведомого соприкосновения с внешним миром: там находится черный, задний, ход, который не для ребенка. На кухню вообще не рекомендуется ходить. Окно там не похоже на остальные окна квартиры, за ним разные странные вещи, и это окно чаще открывается. Вместе с тем в кухне есть что-то таинственное и привлекательное. И вот отсюда-то, через этот наименее защищенный фронт, проникает какая-то грозная сила.

5

Другой кошмар, относящийся к тому же времени.

Я еду в поезде. Он идет тихо, в нем сумрачно и тускло. И вдруг поезд тормозит и останавливается, явно не на станции, а посереди пути. Дверь сама собой открывается, и входит темнота, и пустота, и еще что-то страшное, что не знаю. Входит ветер или сквозняк и гасит свет.

6

Отступление о поезде.

В детстве я очень любил поезд; путешествие в нем представлялось мне совершенным счастьем. Тут и полная беспечность, все для тебя уже уготовано, и необычность, и ощущение свободы. А это мягкое укачивание, потрясывание! И могущество: ты мчишься мимо мира, это как бы полет. Да, это настоящий рай, может быть, напоминающий тот первый рай, когда ты был младенцем, тебя кормили и качали.

Недаром принято было совершать «брачное путешествие».

Вместе с тем поезд – это образ самой жизни. Помню, мы с сестрой как-то играли в детстве: бог дает каждому железнодорожные билеты, и на них написана предстоящая жизнь.

Любовь к реальному поезду у меня со временем ослабела. Но представление о нем осталось и посейчас то же.

Есть предметы, в которых я ощущаю какую-то значительность, тайный смысл. Например: тюбики, трубы, крытые галереи, винтовые лестницы, коридоры, жуки, бабочки, высокие дощатые заборы, вокзалы, ванна.

Среди них и поезд. Знаками счастья служат для меня: поезд, беседа с разноцветными стеклами, моторная лодка в море, полет в цирке на трапециях, свеклосахарные плантации.

7

Вернемся к сну. Тихий, унылый ход поезда – это предчувствие неотвратимого, обязательного несчастия. В торможении есть чувство беспомощности, сердце замирает, не за что зацепиться. Холодный ветер, отворяющий дверь, входящая с ним темнота и пустота – это, конечно, смерть.

8

В детстве, уже более позднем, у меня бывало изредка, наяву, странное состояние: как бы нарастающий, становящийся невыносимым, готовый вот-вот все захлестнуть внутренний шум. Но это только было похоже на шум в ушах, на самом деле тут не было звукового ощущения. Нечто подобное тому, что испытываешь, когда с силой, все повышая тон, завывает сирена.

Почему-то это символизировалось у меня так: две старухи, надсаживаясь, кричат друг на друга.

9

Первый эротический сон: дикарь подымает меня на руках высоко в воздух. Было страшно, ощущение себя маленького, болтающего ногами, беспомощного.

Недавно я понял, – без рассуждений, но с чувством достоверности, – что в образе дикаря воплотился отец.

10

Последующие сны такого рода тоже были странными. В одном участвовал какой-то шерстистый зверь. В другом меня усадил на колени царь Николай II, – впрочем, не помню, далеко ли зашло ощущение, но эротическая нежность, во всяком случае, была.

С женщиной таких снов было необычайно мало, и они почему-то были замешаны на отвращении.

Потом они вообще прекратились, возможно потому, что не было воздержания.

11

Довольно часто в моих снах фигурирует тот или иной властитель страны, и почему-то во сне к нему нежность.

12

Мне снился сон в стихах. Я запомнил из него две строки, «дважды вставал океан, и дважды бурые руки, бурые руки из мглы его оседлали».

13

«Mutter, mir ist Angst, das ich kein Vater habe»[54]. Тоже из какого-то сна; и, наверное, безграмотно.

14

Сон, записанный давно.

С высоты, через воду, совершили мы (я с товарищем) рискованный прыжок и попали на лед. Я сошел с его плеч, и мы поцеловались. Потом мы побежали по переходам, ступенькам, коридорам, открывая, как знали, задвижки дверей. Мы были уверены, что нас хорошо примут, потому что видели наше прибытие, и мы скажем: «Мы – two artists» (по-английски – два художника). Это была винтовая культура, винтовой мир.

15[55]

Тоже записанный сон.

Шеф был очень растерян: он звал каждого из нас поодиночке в комнату и там подводил ему глаза. Мы бегали, как ошалелые гимназисты, из одного конца коридора в другой. Как чужды мне эти люди, чувствовал я. Выйдя на улицу, я увидел знакомую, я узнал ее по пальто и по росту и хотел догнать. Но она вошла в углубление, в Пассаж, я ее не догнал. У входа в Пассаж стояли две женщины, мать и дочь. Я предложил проводить их, мне было по пути. Когда пошли, одна из них сказала: «В Москве милостыню подают только те, у кого плохие перчатки». По смыслу, очевидно, бедные. Не нищие ли они, подумал я, они были плохо одеты. Дочь была привлекательна, милая. Я спросил ее на ухо: «Откуда, кто вы?» Она ответила несерьезно: «Из Смирны. Вы ведь не знаете, где она». Но я знал: в Турции. Тогда она сказала: «Мы из Вятки, там у нас поместье». Проходя мимо дома, где живет мой товарищ, я услышал, что из верхнего окна несется скорбная и торжественная музыка скрипки. Мне стало тяжело: я понял, что над ним играют глубокой ночью потому, что он умер: он лежит посередине комнаты на полу, и кругом него люди; но он не умер, а сошел с ума…

Думаю, что этот сон, как и предыдущий, можно было расшифровать только по свежим следам, связав с какими-то событиями дня. Теперь же смысл утерян.

14

Мне часто снится преследование.

15

Стереотипный сон: опоздание на поезд. Особенно упорно снился, когда женился в первый раз.

Я объяснил себе этот сон элементарно физиологически: перенапрягал силы,