Единственный и его собственность - Вениамин Михайлович Хвостов

в своей воле, был бы задержан в своем развитии и разложении. За то, что я вчера учинил глупость, я обязался бы всю жизнь быть глупцом” (стр. 131). „Народная свобода есть не моя свобода” (стр. 143). „Республика есть та же абсолютная монархия” (стр. 152). — Еще в большей степени несвободными грозят сделать нас коммунисты и социалисты: политический либерализм оставляет личности, по крайней мере, частную собственность; коммунизм и социализм у нее отнимают и это достояние, так как владеть собственностью может только общество. „Общество, подобно нации политиков, есть только „дух”, а его тело есть только призрак” (стр. 78). „Перед лицом верховного собственника мы станем все в равной мере „оборванцами”. В настоящее время один человек еще определяется другим, как „оборванец, голяк”; но тогда такая оценка прекратится, — мы все обратимся в оборванцев и всю совокупность нашего коммунистического общества мы можем наименовать „сбродом оборванцев“ (стр. 79). — Наконец учение современных „гуманистов“ в роде Фейербаха, которые на место Бога подставляют „человека“ вообще и говорят о развитии человечности, гуманности, также отдает личность в рабство. Ведь для гуманистов имеют положительную ценность только те свойства личности, которые совпадают с их общим представлением о человеке, а отдельная конкретная личность со всеми ее особенностями опять лишена признания. „Кто мечтает о „человеке в себе“, тот упускает из виду личность человеческую и вращается в кругу идеальных святых интересов. Абстрактный „человек в себе“ не есть, ведь, личность, он — идеал, он — привидение, или дух“ (стр. 53).

Таким образом, заключает Штирнер, в течение всей истории человечества мы находим только порабощение личности разным абстракциям, привидениям, но не встречаемся с настоящей „самобытной“ личностью. Свобода, о которой шла речь в освободительных движениях, не есть на самом деле свобода человеческой личности. „Политическая свобода означает, что polis — государство, свободно; религиозная свобода означает, что религия свободна, подобно тому, как и свобода совести означает, что свободна совесть; следовательно, это не значит, что я независим, свободен от государства, от религии, от совести, или что я избавился от них. Это не значит, что я свободен, это значит только, что некоторая сила, господствующая надо мной и угнетающая меня, свободна; что свободен тот или иной из моих властителей: государство, религия, совесть, — все эти повелители обращают меня в раба, и их освобождение есть мое порабощение“ (стр. 71).

Штирнер отрицает не только все эти абстракции, но он отрицает и самую истину, как нечто обязательное для личности, стоящее над ней. „Для меня совершенно все равно, кто победит, — бог ли, или истина; прежде всего и паче всего победить желаю я“ (стр. 230). Истиной в его глазах является все то, что ему в каждый момент нравится, доставляет усладу (стр. 238); каждый момент он волен отступиться от прежнего образа мыслей, и он называет такое отношение господством над своими мыслями. „Став собственником мыслей, я, разумеется, и эту свою собственность буду отстаивать и охранять, как я отстаивал и вещную собственность; но в то же время я буду с усмешкой следить за исходом борьбы, с усмешкой буду прикрывать своим щитом трупы моих мыслей и верований, и улыбаясь я буду торжествовать, если в борьбе меня преодолеют. В том-то и заключается юмор“ (стр. 239). И о своей книге Штирнер заявляет: „мои мысли я высказываю не ради вас и даже не ради истины. Нет! Я пою, как поет птаха, которая гнездится там, на ветках, и моя песнь, свободно льющаяся из моей груди, мне служит вполне достаточной наградой. Я пою, потому что я — певец, и вами я пользуюсь при этом, потому что мне необходимы слушатели“ (стр. 199). Автора не интересует даже то, какие плоды принесут высказанные им мысли: „если бы я знал наверно, что из этих мысленных семян вырастет кровопролитная война и гибель многих поколений, я все-таки не перестал бы сеять эти семена. Делайте с ними, что хотите, это — ваше дело, а меня оно нисколько не касается“ (стр. 199).

Устранив с своего пути все те предрассудки, которые до сих пор загромождали дорогу свободному развитию человека, Штирнер сооружает свое собственное положительное учение. Он считает необходимым изменить самый фундамент сооружаемого здания. „И Бог и человечество обосновали свое дело на ничем, т.-е. только на самих себе. Попробую и я обосновать свое дело на себе самом, ибо, подобно Богу, тоже представляю отрицание всего остального, я тоже составляю все мое, я тоже — Единственный“ (стр. 4). Мы уже знаем, что Штирнер высказывается против понятия свободы в общепринятом смысле этого слова; все известные нам „свободы“ для личности знаменуют только ее порабощение. В противовес этому понятию он выдвигает свое: „самобытность“, и следующим образом рисует самобытную личность. „Самим собою я бываю не тогда, когда мною завладевает чувственность или что-либо иное (бог, человечество, начальство, закон, государство, церковь и т. д.), а тогда, когда я сам собою овладеваю; что только полезно мне, лицу самобытному и себе самому принадлежащему, того и добивается мое своекорыстие“ (стр. 114). Только телесно-реальное существо, отдельная конкретная личность представляется ему действительностью, и эта личность не должна себя ничем ограничивать (стр. 116—117, 142). Мы знаем уже, что для самобытной личности не существует ничего объективно принудительного: ее не связывает ни истина, ни добро или зло, ни общее благо, ни право, ни нравственность. „Тысячи старых дев, поседевших в добродетели, не стоят даже и единой вольной гризетки (стр. 42). Ни общество, ни государство не составляют авторитета для такой личности. Опа знает только свою волю и пользуется своей силой для ее удовлетворения. Самобытное я называет своею собственностью то, что оно может захватить, и собственность эта продолжается до тех пор, пока хватает силы, чтобы ее отстоять. Нет необходимости уважать других людей: их дело — стоять за себя и заставлять считаться с их собственностью. Признается только „захватное право“ (стр. 128); даже духовных святынь не существует: никто не обязан считаться с тем, что дорого другому (стр. 187, 229).

„Какая разница между свободой и самобытностью? Самобытность — это совокупность всего моего существа и бытия, это я сам. Свободен я от того, от чего я избавился, а самобытен в том, что в моей власти, или в чем я властен“ (стр. 106). „Чем ты можешь быть, тем ты и в праве быть. Всякое право и всякое полномочие я вывожу и черпаю из самого себя, я в праве делать все, что в моих силах. Я в праве низложить Зевеса, Иегову, Бога и т. д., если могу;