Путь киновари - Юлиус Эвола

представить совокупность комплексных индийских и тантрических теорий стихий — таттв — привела к глубокому пониманию материала, редкому у востоковедов. В переписке с Вудроффом, который провел тридцать лет в Индии в прямом контакте с различными пандитами-тантриками, он признавал справедливость некоторых предложенных мной интерпретаций.

Что касается второй части, то в первом издании она была озаглавлена «Техника могущества», а во втором — «Йога могущества». Возможно, первое обозначение было более подходящим: настоящая йога составляла только часть материала, в котором также рассматривалась совокупность подготовительных дисциплин и, кроме того, так называемый «тайный ритуал», состоящий из частных форм поднятия на высший уровень и трансформации натуралистического и опутанного узами существования. Что касается собственно йоги, я уделил особое внимание такой ее частной форме, считающейся тесно связанной с тантризмом, которая носит имя хатха-йога (то есть «насильственная йога») или кундалили-йога. Ее разница с дхьяна-йогой или джняна-йогой состоит в том, что ее характер не является исключительно созерцательным и интеллектуальным. Хотя она предполагает соответствующую психическую и ментальную подготовку, в ней идет речь о том, чтобы сделать тело основой и инструментом: но тело рассматривается не как в западной анатомии и физиологии, а с учетом его глубинных, трансбиологических энергий, обычно не воспринимаемых сознанием, особенно сознанием современного человека. Они соответствуют стихиям и силам вселенной, изучавшихся тысячелетней надфизической физиологией, которая на Востоке развивалась не менее систематически, чем западное изучение человеческого организма. Что касается названия «кундалини-йога», оно указывает на метод, использующий кундалини, то есть «могущество», Шакти, присутствующее, пусть в скрытой форме, в корне психофизического организма, с целью достижения необусловленности и освобождения.

Определяющей формулой духа тантризма является единство бхоги и йоги, раскрытое как единство наслаждения (или использования — по-английски enjoyment — использования опыта и возможностей, предлагаемых миром человеку) и освобождения или аскезы. В тантрических текстах утверждается, что в других школах эти две вещи взаимоисключающи: кто наслаждается, не освобожден и не аскет, а тот, кто освобожден или является аскетом, не наслаждается.

В тантре иначе: «на пута каулы наслаждение становится совершенной йогой, а мир — местом освобождения», «без могущества освобождение — это просто шутка». Речь идет о парадоксальной открытости опыту и жизни, включая также все самое интенсивное и опасное, но с сохранением обособленности. В заключение говорится о «трансформации яда в лекарство», то есть использовании в целях освобождения и просветления всех сил и опытов, которые в любом ином случае вели бы к еще большому порабощению, к краху и гибели. Так определяется этот идеал не «свободы как побега», а реальной и имманентной свободы. Этот идеал всячески культивируется и на Западе, но или в абстрактной, интеллектуалистичной, или деградировавшей, материализированной и вульгарной форме.

Во втором издании книги я добавил много другого материала: например, относительно так называемой ваджраяны, буддистского тантризма, оставленным без внимания в первом издании, потому что в то время я мало об нем знал. Различные утверждения были исправлены или прояснены, различные «критические» добавления удалены, некоторые части значительно развиты. Это касается, например, длинной главы во втором издании, в которой речь идет о тантрических сексуальных практиках, которые уже становились скандальной темой для разных западных «спиритуалистов», включая Блаватскую, определившую тантризм как «худший вид черной магии» (это один из примеров того, насколько хорошо теософы и антропософы знакомы с восточными доктринами). В этой главе были изложены некоторые фундаментальные идеи, которые я позже развил в одной из своих последних книг — «Метафизике пола».

Наконец, я хочу указать на один аспект второго издания, повлекший за собой некоторый сдвиг акцентов в сторону от «могущества». На самом деле использование термина Шакти для обозначения высшего принципа могло вызвать недоразумение. Верно, что в текстах часто говорится о маха-шакти — великом или высшем могуществе как об основе всякой вещи, но в реальности этот принцип соответствует прежде всего чему-то подобному Единому Плотина, заключающем в себе любую возможность. В соответствии со всеми традиционными и эзотерическими учениями в индийской метафизике и мифологии Шакти или могущество понимается как вечный женский принцип, которому соответствует вечный мужской принцип, в тантризме символизирующийся главным образом фигурой Шивы: это неподвижный, светоносный, обособленный принцип, в то время как Шакти — принцип динамический, порождающий, изменчивый. Как из символического союза двух принципов — Шивы и Шакти — в космогоническом мифе происходит вселенная, так и таинство трансформации человеческого существа и принцип высшей свободы обозначаются слиянием в человеке двух принципов, а не растворением в Шакти как чистом бескрайнем могуществе.

Практическая важность этого переосмысления тантризма была очевидной: она повлекла за собой «олимпизацию», устранение всякого «титанического», пандемического и экстатического отклонения. Это позволило предотвратить ориентацию, способную привести к катастрофе. Только для того, кто обладал природой Шивы, «путь левой руки» и каулы не был путем гибели и регрессии. В тантризме выражались ценности, уже знакомые мне по наследию Лао-цзы и присутствовавшие даже в моей интерпретации того же дадаизма.

Данные ошибки и опасности, подстерегавшие читателя в сфере этой восточной дисциплины, я старался свести к минимуму, используя частные экзистенциальные пояснения и ссылки на другие реальные традиции. В тантризме предполагалось наставничество духовного учителя, гуру, хотя и утверждалось, что в конце своего пути последователь тантры «должен увидеть учителя у своих ног», то есть стать свободным. Опасности подстерегали в первую очередь людей Запада, познакомившихся с этой мудростью, которая кажется весьма им близкой. Нужно признать, что в заключении оригинального издания этой работы я не предпринял в этом отношении необходимых предосторожностей. В нем я почти что по-ницшеански восхвалял мировоззрение тантрического адепта, противопоставляя его в первую очередь христианскому. Я писал:

«Против концепции бесчисленных существ, которые из-за своего бессознательного отчаяния ищут друг друга, любят друг друга, прижимаются друг к другу как дети в бурю, ища в общих узах и в прощении всемогущего Господа видимость этой ценности и этой жизни, которой им недостает, восстает концепция свободных существ, Спасенных из Вод, расы без царя, тех-кто-дышат, солнечных и самодостаточных существ, попирающих закон. Они — «сами по себе», они не просят, но дают в изобилии могущества и света, они не унижаются до равенства и любви, но, автономные, решительно направляются к высшему бытию согласно иерархическому порядку, установленному не свыше, а исходящему из самой динамической связи их интенсивности. Эта раса существ с ужасным взглядом, эта раса Господ не имеет потребности ни в утешении, ни в богах, ни в Провидении… Она двигается свободно в своем мире, «больше не отмеченном духом» — то есть освобожденного от людских чувств, надежд, доктрин, веры и ценностей, ощущений, слов и страстей, и искуплена в своей природе,