Книга чая. С комментариями и иллюстрациями - Какудзо Окакура

Если говорить о более конкретных аспектах, то опять же, в период зарождения и начала их учения даосы приветствовали изображения Будды, почитая его как одного из своих богов. Когда Чжуншэн, один из генералов династии Хань, в I веке нашей эры после набега на границы Тибета привез в качестве трофея золотого Сяньжэня (Волшебника Гор), эту драгоценную вещь поместили во дворце Ган Цюань, или в Зале Сладких источников, считая, как это следует из имени статуэтки, что она ничем не отличается от даосских изображений, уже существующих в Китае; поэтому Золотому Сяньжэню поклонялись, соблюдая те же ритуалы.

Чжунщэн, Бань Чао (32–102) – китайский полководец и дипломат эпохи Хань, с 73 года постоянно воевал с гуннскими князьями Западного края (Яркенд, Хотан, Кашгар).

Правитель Чу во II веке христианской эры, будучи ярым приверженцем даосизма, являлся одновременно набожным буддистом. В III веке, когда император Сяолин-ди приказал отлить из золота статую Будды, он велел отлить и фигуру Лао-цзы. Все это доказывает, что в древние времена две религии не враждовали, как утверждается в более поздних даосских сочинениях.

Сяолин-ди, Лин-ди, или Лю Хун (156–189) – одиннадцатый император китайской империи Восточная Хань. Время его правления отмечено невероятным ростом коррупции (все должности стали официально покупными), произволом придворных евнухов. Когда до Китая дошла Антонинова чума, это привело к восстанию Желтых повязок, которое было подавлено, но вынудило провести реформу и передать часть полномочий из центра местным губернаторам.

Примечания

Цуй Юань. Сановник царства Чу в провинции Янцзы. Правитель Чу отверг советы Цуй Юаня и отправил его в ссылку. Пытаясь отстоять свое доброе имя, поэт писал великие стихи об одиночестве – о человеке, который живет вдали от людей и находит единственного друга в Природе, а единственное прибежище – в идеализации; впоследствии он покончил с собой, утопившись. По сей день его смерть ежегодно оплакивают множество людей.

Менций. Мэн-цзы, или Менций, жил примерно через сто лет после Конфуция. У Вэнь Вана и Конфуция благожелательность проповедовалась как секрет существования человеческого сообщества. Менций добавил к этому учение о долге, толкуя взаимные обязательства как закон. Идеограмма долга здесь очень показательна: она состоит из «овцы» и «я». Моя овца – это долг. Идеограмма благожелательности тоже состоит из двух элементов: «человек» и «два», то есть быть вдвоем с кем-то – значит, забыть о себе.

Дракон. Со времени возникновения даосизма во всем китайском и японском искусстве мы видим этот символ для выражения бесконечности. Он означает силу Перемен – высшую власть. Личность императора обычно описывают как тело Дракона или драконоликое существо.

Буддизм и индийское искусство

Буддизм – это рост и развитие. Несомненно, сейчас уже трудно обнаружить алмазный трон первоначального просветления, поскольку он окружен лабиринтом гигантских колонн и затейливых портиков, которые возводили архитектор за архитектором, ведь каждый добавлял свою часть к зданию веры. Ибо не было ни одного поколения, которое не принесло бы свои собственные камни и черепицу, чтобы сделать эту крышу еще больше, предлагающую, как и само дерево Бодхи, просторное убежище человечеству. История рождения буддизма скрыта во мраке веков, как в Бодх-Гая. Гирлянды любви и благоговения покрыли его, а гордыня и благочестивые обманы окрасили в разные оттенки воды окружающего его океана, и теперь почти невозможно распознать различные потоки и течения, некогда бывшие его притоками.

Бодх-Гая – место, где под деревом Бодхи Будда достиг просветления, сейчас небольшой город в Индии, центр паломничества буддистов.

Но именно эта сила приспособления и развития составляет величие той системы, которая не только охватывает Восточную Азию, но уже давным-давно посеяла свои семена, чтобы они взошли затем в Сирийской пустыне, и в форме христианства она завершает теперь круговорот мира, благоухая свойственным ей ароматом любви и самоотречения.

Формы буддизма

Мысль великого Учителя принимала многообразные формы, соприкасаясь с различными национальностями и эпохами: она будто капли дождя, способные вызывать к жизни цветы самых разных климатических условий, и потому действительно трудно анализировать и описывать доктрину буддизма в истинном порядке ее развития. Ведь Азия огромна: одна только Индия больше, чем часть Европы, расположенная к западу от Вислы; и двадцать три индийских, двенадцать китайских и тринадцать японских школ с их бесчисленными ответвлениями, по которым более поздние исследователи любят классифицировать формы буддизма, взаимосвязаны больше по территориальному принципу, нежели хронологической последовательностью. Сами названия школ – Северная и Южная – подразумевают, что это верно в отношении двух основных ветвей вероучения.

Антитеза (противоположности)

Понятно, что в религиях, приписываемых конкретным основателям, должно быть два главных элемента: один – гигантская фигура самого Учителя, становящаяся все более ослепительной по мере того, как последующие столетия отбрасывают на его личность свой собственный свет, другой – исторический или национальный фон, который питает сознание Учителя. Если углубиться в психологию индивидуальности, то, на наш взгляд, будет разумным искать определенную антитезу, хотя и не обязательно антагонизм, между Учителем и его прошлым. Ведь он будет с наибольшей настойчивостью говорить именно о том, чего не обнаружил в общественном сознании. И только принимая в расчет его сознание, можно понять полный смысл его слов. Поэтому вполне возможно, что доктрина Основателя, вырванная из своей естественной среды, будет понята и развита в некотором смысле; и сам по себе такой способ, возможно, окажется верным, но он все же войдет в противоречие с другим потоком мысли, который столь же правильный, но намного более близкий к изначальному импульсу учения. Никто из изучавших связь между святым человеком и народом Индии, не может не понять действие этого закона. Самые поразительные отрицания там будут приняты провидцем как естественное свидетельство его собственного освобождения, и они обрушатся на общество во всей полноте их жизненной силы, ни на мгновение не нарушая того спокойного и упорядоченного опыта, через который они были достигнуты. Любой индийский мужчина или женщина падут к ногам какого-нибудь вдохновенного странника, который скажет им, что образа Бога не существует, что само это слово является ограничением, и далее естественным порядком последует излияние воды на голову лингама Шивы. Если же мы не сможем постичь секрет этого единения противоположностей, то взаимоотношения северного и южного буддизма собьют нас с