Виктор Острецов - Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки

VI

Посмотрите на известное: как крестьянский мир относился к Толстому и Достоевскому, к другим великим и значительным «народным» поэтам и писателям в дореволюционной России. Ни плохо, ни хорошо. Просто никак. Интеллигентная, «барская» культура, для интеллигентов и нужная. В 1918 г. эти, со слов сегодняшних глашатаев «великих и значительных», облагодетельствованные крестьяне разграбили и сожгли поместья «великих» и «значительных», «любимых народом» мастеров слова. Можно говорить о варварстве и одичалости народа в ту пору, и это будет верно. Потому что грабить и сжигать грешно и преступно. Но можно задуматься и о другом. Пока не было «великих и значительных», а народ жил по Псалтири и сам любил сочинять и петь, усадьбы не горели, и воровства, по свидетельству даже иностранцев, было мало. Намного меньше, чем в Западной Европе. Да ведь глубинка жила патриархально и без замков на дверях уже и в наше время. Но, понятно, талантливо описывая мучения народа под игом извергов дворян, выжимая слезу над строчками «Муму», читая слезливую «Историю» Карамзина, в конце концов начинаешь зажигаться ненавистью к «тиранам». Чего же тут удивляться откуда взялось это одичание? В автобиографиях революционеров всех мастей можно отметить одно важное место: решительно все говорят, что пришли в революционные организации через чтение классической литературы. Одни отмечают «Дым» Тургенева, другие «Бесы» Достоевского, третьи стихи Некрасова. Декабристы в числе своего идейного багажа, приведшего их к бунту, называли и «Историю» Карамзина среди других сочинений. Именно «гуманизм» ведет народы к одичанию, опустошает душу.

Почему такая важная роль отводиласьими художественной литературе? Не потому вовсе, что там были прямые призывы к бунту и насилию. Дело вовсе не в этом. Призывами занимались другие. Примерный ход объяснений таков: чтение Чернышевского и других авторов, которыми увлекались старшие товарищи, проходило бесследно и никакого интереса и понимания по началу не возбуждало. И только после чтения художественной литературы стали волновать проблемы, ответ на которые и давали уже чисто революционные авторы. Возбуждался интерес к проблемам, которые раньше были неактуальными. Именно в проблематике все дело. Собственно, и Бердяев отмечал совершенно справедливо, что в марксизме важно не содержание учения, а его проблематика. А проблематика эта заключается в одном: как благополучнее и получше устроиться в этом мире, как удовлетворить свои «естественные» потребности, будь то вопросы любви, честолюбия или общественного переустройства. Так раскрывается смысл «чисто человеческого» масонского катехизиса. И еще: вместо нравственности — этика, моралистика.

Что же после этого иронизировать или удивляться по поводу разграбленных усадеб и одичания русского крестьянства?! Но странно после этого, осмысливая в общем-то хорошо известное, ссылаться для доказательства величия своей нации на творцов мировой культуры и апостолов свержения православного уклада жизни русского народа. Ведь странно было бы ссылаться для такого случая на имена святых, в земле российской просиявших, взяв в руки Четьи-Минеи Дмитрия Ростовского. Дмитрий Ростовский не говорит нам о величии рода человеческого и не тешит национально-патриотическое чувство. Он говорит о величии Бога и о человеке, понявшем это.

Лестно, конечно, что именно наши, природные русаки, кровные и родные, так ценимы во всем культурном мире. Конечно, подлинный культурологический патриотизм, основанный на началах в общем-то вненациональных, в чем его изначальная неполноценность, заставляет после всех этих рассуждений раздраженно произнести банальную и пошлую фразу: мы «их» — «им» не отдадим. Увы, в отличие от денег, «их», «великих и значительных», хватает на всех — и на «наших», и на тех, что вовсе «не наши», но которые почему-то тиражируют «наших» и ставят их на золотые постаменты всечеловеческой культуры. Банальное и пошлое объяснение: из-за таланта. Вернее было бы тогда добавить: из-за таланта, обслуживающего «всемирную культуру» серого мещанина.

Что дает нам наличие целой когорты великих русских ученых, гениальных писателей (поэтов, композиторов, художников) для нашей национальной выживаемости, для нашей национальной воли к самоопределению и свободе? Будем откровенны, решительно ничего. Факт слишком очевидный. То есть очевидно отсутствие этой воли, отсутствие национальной гордости, позволяющее терпеть любые измывательства над национальным русским достоинством. И вымирание нации, покорно следующей к своему последнему часу, если ничего, конечно, в сердце народном не изменится, не произойдет. Вспоминается жуткий рассказ о жизни последнего тура в Беловежской Пуще, как он звал трубным голосом сородича в лесной чаще, последний... Не хотелось бы быть пророком.

Любят вспоминать Смутные времена и князя Пожарского вместе с купцом Мининым. Но в те времена люди не знали о наличии «великих и значительных». Шли в ополчение с иконами, после поста и молебна. А под знаменами Чехова и образами Толстого спасать отечество не пойдешь. Культурным будешь, интеллигентным и «с пониманием» будешь, а жизнью своей единственной рисковать не станешь. Мы и не рискуем, сидим тихо. Именно эта культура сделала нас вялыми и безвольными.

Итак, очевидно и наличие у нас великих имен в запасе, и великая литература, и великая музыка и много еще чего великого. Но никого все это не вдохновляет и на бой не зовет. «Наши современники» пишут для своих, ихние «современники» пишут для всех. Все умнеют на глазах, знают бездну ненужных вещей, все, понятно, отрывками и урывками, знают все о «мировом заговоре» и о том, что «жиды» сгубили Россию, и вполне с этим многие соглашаются, как и с ролью рабов, которую их заставляют играть. Мирская, внецерковная, цитатная и кумирная культура и не могла не дать такого эффекта — полного развала национального самосознания и национальной воли. Размазывания ее по страницам, цитатам, ненужным фактам и ученым рассуждениям. От того «избранные» так талантливо нас грабят, что мы культурны их культурой.

Существуют народы, которые не имеют в своих рядах и пары своих «великих» и «значительных», и даже полчетверти своего Карамзина и одной десятой Тургенева или Достоевского, и даже не только не имеют, но и нужды их иметь не испытывают. Возможно, потому и не имеют. И между тем они чувствуют свою национальную гордость, именно национальную; они, в отличие от нас, не дают себя угнетать всемирной ассамблее «демократизма и прогресса», плевать себе в лицо и вовсе не чувствуют необходимости кому-то доказывать, что их народ велик, а потому «его» нельзя обижать.

Для каждого человека, не плененного тиражами «всемирной цивилизации», ясно, что само стремление доказывать свое право на уважение со стороны других народов говорит о недостатке самоуважения, которое не нуждается ни в каких логических доказательствах. Совершенно очевидно, что русский народ утратил ключевые позиции в самой России со времен февраля 1917-го, утратил главное дело, ради которого он, собственно, и был явлен на свет Творцом и Создателем, и с тех пор шатается по бесплодной пустыне как неприкаянный, как Агасфер, Вечный Жид, и, в общем-то, в таком качестве ненужный. В первую очередь самому себе. Ибо другие дела — мирские, дела благоустройства земной жизни другие народы делают лучше и чище. А слово Православия, слово Церкви и сегодня даже и в устах иерархов Московского патриархата звучит тихо и неуверенно, как-то стеснительно. Для чего же тогда и нужен этот народ, забывший слово Божие? И главное — это чувство неприкаянности чувствуется, кажется, у нас в стране всеми. Сверху донизу никто не имеет представления, как жить и ради чего. Всем ясно, что ради царства всеобщего благополучия здесь, на земле, нести ноши своих тягот никому не хочется и просто бессмысленно. Скука, вот беда людей, потерявших свое главное дело на Земле...

Личная уверенность, что мой народ — народ хороший, нужный и необходимый и имеющий право на достойную жизнь, заключается в моем точном ощущении того, что я живу и живет мой народ, что мы, как народ, есть некая особенность; особенность, не упавшая с потолка или свалившаяся на землю вроде какого-нибудь метеорита, а, наверное, по воле Божией. У нас свой язык и свой быт, свои песни и свои обычаи, а главное, свое видение мира и свой тип миропонимания. И стоит ли на эту тему долго рассуждать. Я — есть, и этого достаточно!

Не говорю уж о том, что подавляющее большинство людей в мире вовсе не читает никаких классических романов, не очень вчитывается в сочинения философов и не слушает серьезную музыку. Более того, у тех, кто и вслушивается, и вчитывается, и углубляется, возникает одно точно выверенное ощущение — не нации той или другой принадлежат «великие» и «значительные», а все той же великой «всемирной культуре», не имеющей национальной принадлежности. Есть ведь четкие критерии принадлежности к этой когорте апостолов и творцов всемирных ценностей. Здесь свой язык, свой строй мышления, свои ценностные ориентиры и свой, еврейский, в общем-то, шаблон. Умирающая нация, по крайней мере, увядающая, лишившаяся своей самобытности, выдвигает на первый план этих «великих» и «значительных» только потому, что переживает острый комплекс своей неполноценности, ибо это чужие ценности, иудейские и масонские.