Кибернетическая гипотеза - Тимофей М. Петухов

коллективного автономного использования сетей коммуникации: «Согласиться с тем, что главная роль знания – быть необходимым элементом функционирования общества и действовать в зависимости от занимаемого ею места, можно только в случае, если мы согласимся считать общество большой машиной. И наоборот, мы можем учитывать его критическую функцию и пытаться ориентировать его распространение в этом направлении, только если согласимся, что общество не является интегральным целым и что оно сохраняет приверженность принципу оспаривания»28. Совокупность разрозненных позиций, чей шаблон мы нашли в построениях Тони Негри и его последователей, будучи конечным пунктом марксистской традиции и её метафизики, объединяет два несовместимых конца такой альтернативы и потому обречена на политические скитания, на отсутствие конечной цели, кроме той, к которой её приводит власть. Главное здесь, что и привлекает стольких начинающих интеллектуалов, это что такие знания никогда не становятся силой, понимание – пониманием себя, и интеллектуальность всегда оторвана от опыта. Политическая цель негризма в том, чтобы формализовать неформальное, эксплицировать имплицитное, явить неявное, в общем, назначить цену всему, что вне оценки. И действительно, Ян Мулье-Бутан, верный пёс Негри, наконец изрыгнул в 2000 году нечто вроде странного хрипа ослабевшего кокаинщика: «Капитализм в своей новой фазе, или на своём последнем рубеже, нуждается в коммунизме множеств». Нейтральный коммунизм Негри и мобилизация, к которой он призывает, не только совместимы с кибернетическим капитализмом, но теперь и являются условием для его воплощения.

Как только «Доклад Массачусетского института» был усвоен, экономисты роста стали и впрямь подчёркивать ведущую роль творческого подхода, технологических инноваций – наряду с факторами Капитала и Труда – в производстве прибавочной стоимости. Другие эксперты, настолько же осведомлённые, стали утверждать с учёным видом, что склонность к инновациям зависит от образования, воспитания, здоровья, населения (вслед за самым радикальным экономоцентристом Гэри Беккером ЛЮДИ это назовут «человеческим капиталом»), от взаимодополняемости экономических акторов (чему можно содействовать, обеспечивая бесперебойное обращение информации в коммуникационных сетях), а также от взаимодополняемости между самой деятельностью и её средой, живым человеком и не-человеческим живым миром. Тогда кризис 1970-х можно объяснить наличием неучтённой на тот момент социальной, мыслительной и природной базы, лежащей в основе капитализма и его развития. А если глубже, это значит, что нерабочее время, совокупность моментов, ускользающих из круговорота рыночного оценивания, – иными словами, повседневность – это также фактор роста, потенциально имеющий ценность, поскольку он помогает поддерживать человеческую базу Капитала. С тех пор ЛЮДИ видели, как толпы экспертов советовали предприятиям внедрять кибернетические решения в организацию производства: развитие телекоммуникаций, сетевую организацию, «вовлечение в управление» или проектный подход, контрольные группы потребителей, контроль качества, – всё это помогает снова повысить норму прибыли. Как следствие, те, кто хотел выбраться из кризиса 1970-х, не ставя под вопрос капитализм, «возобновить рост» и больше не останавливаться, пошли на радикальную реорганизацию в виде демократизации экономических решений и институционной поддержки жизненного времени, например, как в случае с запросом на «бесплатное». Утверждать сегодня, что «новый дух капитализма» унаследовал социальную критику 1960—1970-х годов, ЛЮДИ могут только в одном плане: лишь в той мере, в какой кибернетическая гипотеза вдохновила возникший тогда способ общественного регулирования.

И нет ничего удивительного в том, что коммуникация, то есть организованное кибернетикой обобществление бессильных знаний, сегодня позволяет самым передовым идеологам говорить о «кибернетическом коммунизме», как делают Дэн Спербер или Пьер Леви – главный кибернетик франкофонного мира, сотрудник журнала “Multitudes”, автор афоризма: «Эволюция культуры и космоса достигает сегодня своего апогея в виртуальном мире киберпространства». «Социалисты и коммунисты, – пишут Хардт и Негри, – в течение долгого времени требовали, чтобы пролетариат имел свободный доступ к машинам и ресурсам, используемым в процессе производства, и мог их контролировать. Однако в контексте аматериального и био-политического производства это традиционное требование приобретает новый облик. Массы не просто используют в производстве машины, но и сами все прочнее соединяются с машинами по мере того, как средства производства во все большей мере интегрируются в умы и тела масс. В этих условиях реапроприация означает свободный доступ и контроль над знанием, информацией, коммуникацией и аффектами – поскольку именно они являются основными средствами биополитического производства»29. При таком коммунизме, восхищаются они, ЛЮДИ будут делить не богатства, а информацию, и весь мир станет сразу и производителем, и потребителем. Каждый станет «сам-себе-средством-информации»! Коммунизм будет коммунизмом роботов!

Неважно, отказывается ли критика политической экономии исключительно от индивидуалистских постулатов или рассматривает рыночную экономику как локальный случай более глобальной экономики – что предполагают все споры вокруг понятия стоимости в духе немецкой группы «Кризис», все вдохновлённые Моссом аргументы, отстаивающие преимущество дара над обменом, включая антики-бернетическую энергетику какого-нибудь Батая, как и все соображения по поводу символического, будь то Бурдьё или Бодрийяр, – она всё равно остаётся in fine подчинена экономоцентризму. В деле спасения через действие на место отсутствующего движения рабочих, которое соответствовало бы марксовскому революционному пролетариату, придёт протестная работа его организаций. «Партия, – пишет Лиотар, – должна представить доказательства, что пролетариат реально существует, а она этого не может так же, как мы не можем представить доказательства идеи Разума. В качестве доказательства она может только предъявить себя и заниматься реалистической политикой. Референт её дискурса так и остаётся не представленным прямо, недоступным для демонстрации. Подавленные распри возвращаются внутрь рабочего движения, в частности под видом периодических конфликтов по поводу организации». Поиски класса борющихся производителей делают из марксистов самых что ни на есть последовательных производителей объединённого класса. Однако, экзистенциально и стратегически, есть разница между тем, чтобы скорее оппонировать политически, а не создавать общественные противоречия, быть отрицателем системы, а не её регулировщиком, творить, а не желать освобождения творчества, желать, а не желать желания, в общем, сражаться с кибернетикой, а не быть критиком кибернетики.

Одержимые досадной страстью к истокам, мы могли бы искать истоки этого союза, ставшего в последние тридцать лет явным, в исторических формах социализма, будь то сетевая философия Сен-Симона30, теория равновесия Фурье, мютюэлизм Прудона и т. п. Но уже на протяжении двух веков социалистов объединяет между собой и с теми из них, кто называет себя коммунистами, то, что они борются только с одним проявлением капитализма: во всех своих формах социализм борется с разделением, воссоздавая общественные связи между субъектами, субъектами и объектами, но никак не борется с объединением, из-за чего общественное ЛЮДИ часто уподобляют телу, а индивида – замкнутому единству, телу-субъекту. Но есть ещё одна общая, мистическая почва, на которой могли встретиться взаимные переходы категорий между социалистической и кибернетической мыслью: это постыдный гуманизм, бесконтрольная вера в