Послание звезд. Космические перспективы человечества - Нил Деграсс Тайсон

не по собственной воле – у них на это нет ни желания, ни возможностей, да и мотивов тоже нет. Даже Вернер фон Браун, создатель «Аполлонов», предназначенных для полета на Луну, так прокомментировал успешный запуск баллистической ракеты «Фау-2»[49], которую он разработал для нацисткой Германии и которую, кстати сказать, впервые опробовали на деле при бомбардировках Лондона и Антверпена[50]:

Ракета показала себя отлично. Вот только приземлилась не на той планете.

Поведение цивилизованных людей в социальных группах, как и вне их, вызывает особую тревогу, хотя, в принципе, оно эволюционно объяснимо[51]. Если все наши поступки обусловлены ДНК, чье действие мы пока еще не в силах преодолеть, то, возможно, мышление, основанное на фактических данных и точных доказательствах, со временем сможет возобладать над бездоказательным умствованием. Давайте рассмотрим случай, когда ученые расходятся во мнениях. Тут возможен один из трех случаев: или я прав, а ты не прав; или ты прав, а я не прав; или мы не правы оба. Этими подразумеваемыми критериями, по сути дела, проникнуты все аргументы и доводы, которые мы выносим на обсуждение в преддверии того или иного открытия. Кто же в конце концов решает, кто прав, а кто не прав? Никто. Если в споре вы что-то доказываете громче, энергичней и убедительней, чем ваш оппонент, то это лишь показывает вашу степень раздражительности и упрямства, и ничего больше. Правильное решение почти всегда принимается лишь на основе хорошо обоснованных данных.

В редких случаях оказываются правы обе стороны, но это случается лишь тогда, когда они независимо друг от друга описывают несопоставимые черты и свойства одного и того же объекта или явления – как, например, в притче о пяти слепцах, описывающих слона, которого они ощупывали с разных сторон: бивень, хвост, уши, ноги, хобот. Они могли бы весь день спорить о том, кто из них прав, а кто не прав, так ничего и не доказав друг другу. А могли бы продолжить свои исследования и в результате установили бы, что все это различные части одного животного. Чтобы установить объективную истину, требуется как можно больше экспериментов и наблюдений – больше обоснованных данных.

Помимо конфликтов на почве политики или религиозных убеждений люди ведут постоянные войны за доступ к природным ресурсам. Это прежде всего касается энергоносителей (нефти и газа), чистой воды, полезных ископаемых и драгоценных металлов. Но на нашем космическом подворье всего в избытке: и солнечной энергии, и пресноводных комет. Не обделены мы и астероидами, тихо вращающимися на орбитах вокруг Солнца: на многих из них имеются не только обычные, но и драгоценные металлы. В самых больших астероидах золота и редкоземельных металлов столько, сколько не было добыто в шахтах и рудниках за всю историю человечества. Мы до них еще не добрались, но наступит день, когда вся наша цивилизация перестанет быть чисто земной, а будет космической, и полеты в космос станут обычным явлением. И тогда Солнечная система превратится в космическое подворье Земли, и нам станут доступны неограниченные ресурсы космоса, что сделает ненужными и бессмысленными все человеческие конфликты. Доступность космоса, возможно, станет новым рубежом наших дальнейших исследований; во всяком случае, это могло бы дать нашей цивилизации лучезарную надежду на выживание.

Из всех земных профессий ученые, возможно, обладают наилучшими возможностями для создания и упрочения мира во всем мире. Ведь все они говорят на одном и том же языке. Взять, например, такую математическую величину, как число π: оно останется неизменным, сколько бы национальных границ вы не пересекли. Биологические, химические и физические законы тоже всюду одни и те же. Да и общечеловеческая миссия у нас тоже одна – изучать мир природы, попутно расшифровывая ее явления. Вот как это может выглядеть. Представьте, что вы находитесь на Луне в специально выстроенной лаборатории, где проводите научные опыты со своим коллегой – астронавтом из другой страны. Между вашими странами там, на Земле, по тем или иным причинам возникает геополитическая напряженность, которая все более обостряется. Отношения ухудшаются настолько, что страны отзывают своих послов и разрывают дипломатические отношения. Разражается вооруженный конфликт, ведущий к массовой гибели солдат и мирных граждан. А вы в космосе, на Луне… Что же делать? Поддаться эмоциям, гневу и, следуя наущениям земных политиков, находящихся от вас за 250 000 километров, броситься на своего коллегу, повалить его на землю, связать и сделать своим пленником? Или оборвать с ним все контакты и отношения, подчиняясь приказам, полученным по радиосвязи от глав государств? Решитесь ли вы на такое? Пойдете ли? Или все же решите, что лучше тихо и мирно продолжать свою работу на Луне на благо человечества, не скрывая своего стыда и ужаса перед тем, что вы оба принадлежите к виду, который за тысячелетия жизни на Земле поднаторел в искусстве убивать себе подобных и даже сделал это искусство наукой?

* * *

Далеко не у всех стран есть возможность заниматься космическими исследованиями, и это нас разделяет. Но разделить нас могут и те, кого судьба вознесла слишком высоко и поставила над всеми. Состоя на правительственной службе, в частности работая в первой из двух комиссий в Белом доме (мы работали над программой «Будущее аэрокосмической промышленности США»[52]), я имел счастливую возможность встречаться и обмениваться мнениями со своими коллегами из разных стран, с теми, кто, как и я, изучал ландшафт аэрокосмической отрасли с точки зрения ее применимости к транспортной и коммерческой сфере, да и в целях безопасности тоже. В России, странах Европы и Восточной Азии мы занимались оценкой проблем и возможностей, которые нас ожидают в будущем. И повсюду в моих отношениях с коллегами – учеными и инженерами – царила доброжелательная атмосфера. Впрочем, политиков и руководителей крупных компаний, работавших в комиссии, тоже очень тепло принимали. Особо теплой была атмосфера, когда мне довелось общаться с российскими коллегами. В Звездном городке, учебном центре подготовки космонавтов под Москвой, вибрации доверия и дружбы между нами были поистине запредельными. Я не говорю по-русски. И не могу читать по-русски, потому что не знаю кириллицы. И не пью водку. После того как астронавт Базз Олдрин, мой коллега по комиссии, вписал свое имя в большую книгу звездных гостей и расписался, мы завели беседу о космической гонке, которую вели наши страны в 1960–1970-х годах, и о будущих исследованиях космоса. Именно в этот момент все барьеры рухнули, и мной овладело чувство, будто всю свою жизнь я знал тех русских, что находились в комнате вместе со мной, – как будто мы с малых лет были закадычными