Яков Гордин - Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы

И если Петр и его трубадур Феофан Прокопович были теоретиками и архитекторами-практиками тяжкой самодержавной крепости" то князь Дмитрий Михайлович и Василий Никитич проектировали каждый свое, куда более ажурное, здание государства конституционного. Двое последних могли между собой договориться.

Первый биограф Татищева Н. А. Попов, выпустивший в 1861 году основательную, богатую разнообразным материалом монографию "В. Н. Татищев и его время", счел необходимым сообщить об их знакомстве в примечательном контексте: "Татищев сблизился с князем Дм. Мих. Голицыным, одним из замечательнейших людей между стариками, державшимися прежних обычаев…[66] Несмотря на то, что царевич Алексей Петрович… возлагал большие надежды на него, Дм. Мих. Голицын был не прочь от знакомства с европейской литературой. Еще живя в Киеве при Петре, он заставлял студентов тамошней академии переводить для себя с разных языков сочинения исторического и политического содержания, и потом перевез их в свою подмосковную, в село Архангельское, откуда Татищев брал не раз и рукописи, и печатные книги. А в библиотеке Голицына вместе с летописями, хронографами, статейными списками, собраниями грамот, польскими хрониками, историческими и богословскими сборниками, указами времен Петра I, Екатерины I, Петра II были в русских же переводах…"[67] — и далее перечисление десятков главных сочинений по истории и устройству государственных структур крупнейших европейских мыслителей и теоретиков, равно как и труды, имевшие чисто практическое значение, как, например, "Министерство или правительство кардинала Рихилия (то бишь Ришелье. — Я. Г.) и Мазарина, с политическими рассмотрениями от году 1624 даже до 1651, на 1373 листах".

Сближение двух наших героев произошло в конце двадцатых годов, когда двор и правительство Петра II обосновались в Москве, где Татищев служил в Монетном дворе. Поскольку Василий Никитич, по собственному его утверждению, широко пользовался библиотекой князя Дмитрия Михайловича, то естественно предположить, что между ними бывали и беседы. Маловероятно, чтобы беседы эти по степени доверительности и серьезности соответствовали беседам Голицына с Фиком, но поскольку гордый и щепетильный вельможа принимал Татищева в своем доме, мы можем уверенно говорить о его приязненном отношении к третьему советнику Монетного двора, чья стремительная карьера так горько оборвалась. И однако же, когда наступил роковой момент, Голицын не вспомнил о Татищеве, а Василий Никитич решительно выбрал другого соратника и покровителя…

Роль Василия Никитича в событиях января-февраля 1730 года была столь несоразмерно велика по сравнению с его должностью и рангом, что вокруг нее возникали легенды, хотя сам он после провала конституционного порыва пытался свою роль максимально затушевать.

Англичанин Джон Белл, путешествовавший в это время по России, так описал впоследствии московские события:

Лорды-правители (то есть члены Верховного тайного совета. — Я. Г.), уверенные в своей полной безопасности и успехе, созвали на другое утро гвардию, знать и дворянство в столичный собор для того, чтобы утвердить сей договор или акт присягой. Один джентльмен, Василий Никитич Татищев, впоследствии губернатор Астрахани, а тогда всего лишь лейтенант, стоял близко к алтарю. Только огласили договор и самые знатные господа хотели подписать его и принести клятву, что, мол, гарантируют его жизнью и состоянием, как вдруг упомянутый джентльмен бросился к алтарю, один, без всякой поддержки, и громким голосом обратился к гвардии, призывая выслушать то, что он скажет. Правители приказали схватить оратора, но гвардейцы с обнаженными палашами заслонили его и объявили, что убьют всякого, кто покусится на его жизнь. И в наступившей тишине господин Татищев высказал то, что все прекрасно знали, а именно: что российский абсолютизм наилучшим образом подходит к их империи; что гвардия, состоящая из дворян, и многие дворяне в договоре обойдены: что там упоминают только девять семейств, из членов которых должны быть избираемы советники государя, обладающие правом наследования должности, и без их совета и одобрения императрица и ее наследники не смогут совершить ни одного самого незначительного шага. Отсюда, как заключил господин Татищев, следует вывод: предпочтение в империи всегда будет отдаваться отпрыскам этих семей или их клевретам. А следовательно, он сам, Татищев, и все прочие джентльмены могут с уверенностью распроститься с надеждами на продвижение, даже если заслужат его верностью и усердием. Он сказал, что с сожалением выслушал намерение на место одного монарха поставить десять. Он напомнил гвардейцам о Петре Великом, который выдвигал тех, кто этого заслуживал, невзирая на положение семьи или национальность. В конце Татищев призвал гвардейцев отправиться с ним привезти императрицу с почестями во дворец, заверив их, что если она добровольно откажется от полной своей власти, он, Татищев, не будет противиться. В ответ на эти слова гвардия во главе с Татищевым и многие дворяне отправились за императрицей и привезли ее во дворец, где господина Татищева из лейтенантов произвели в члены Тайного совета, что соответствовало чину генерал-лейтенанта. Лордов-правителей сначала сослали, а потом жестоко казнили[68].

Мы можем считать эту европейскую легенду о русских делах эпиграфом к дальнейшим событиям.

Сообщение Белла — идеальный материал для изучения механизма возникновения исторических мифов. Здесь все смешано и перепутано — правда и вымысел, достоверные сведения, слухи и сознательная дезинформация, доверчиво воспринятая англичанином. Как мы увидим, основная идея этого текста восходит к версии событий, сконструированной Феофаном Прокоповичем. Но для нас важно то, что относится к Татищеву.

Василий Никитич не был лейтенантом (он был в то время уже статским советником, что соответствовало чину полковника), он не возмущал гвардию против верховни-ков, гвардейцы отнюдь не вставали на его защиту, ни в какие члены Верховного совета он не был произведен. И так далее. Искажены мотивы поступков и его самого, и его противников.

Но удивительным образом на фоне этой путаницы угадано главное — роль Татищева. То, что сделал Татищев в сумбурные и славные дни января-февраля 1730 года, Джон Белл угадал точнее многих историков, располагавших обширным материалом.

Проницательный Милюков, примерявший на себя роль радикального реформатора, утверждал: "Выразителем — и чуть не инициатором —… протеста явился Татищев"[69]. И тут же сказано о горьком историческом недоразумении, жертвой которого стали и Голицын, и Татищев, и, в конечном счете, Россия.

УГОЛОВНЫЙ ПРОЛОГ

Российский трон опустел.

Отменив привычный порядок престолонаследия, Петр не создал нового механизма. Чтобы не допустить на престол Алексея, очевидного сокрушителя его системы, Петр заменил закон и традицию собственной волей, а в будущем — волею каждого, кто занимал трон. Но тем самым, желая исключить случайность и нецелесообразность в процессе престолонаследия, император отдал русский трон на волю случая. Неожиданная кончина монарха, не успевшего назначить наследника, создавала условия для гражданской войны или, во всяком случае, бурного столкновения различных сил. Высокомернопренебрежительный к реальной жизни, Петр, сам того не желая, развязал руки сильным персонам и политическим группировкам. В отсутствие законного регулирования престолонаследия единственным регулятором становилась вооруженная сила.

Петр, разумеется, не предвидел такого результата, но результат этот был естественно детерминирован всей логикой деятельности солдатского императора, вождя легионов…

Первые слухи о болезни Петра II пошли 7 января. И поскольку не было ни малейшей ясности — у кого более законных прав на престол, коль скоро он станет вакантным, то немедленно образовалось несколько партий со своими кандидатами. По мнению иностранных дипломатов, пристально и настороженно следивших за всеми изгибами российской политики, ибо от этого зависели интересы их дворов, главных партий было четыре: партия принцессы Елизаветы Петровны, партия царицы-монахини Евдокии, партия царской невесты Екатерины Долгорукой, партия малолетнего герцога Голштинского, внука Петра I, будущего Петра III.

За каждым кандидатом, кроме разве что маленького голштинца, стояли в тот момент реальные силы.

Когда, через десять дней болезни, стало ясно, что на выздоровление рассчитывать не приходится, клан Долгоруких предпринял сколь решительную, столь и бессовестную попытку узурпировать трон. То, что план, предложенный отцом государыни-невесты, рассматривался всерьез не только ее родственниками, но и датским послом Вестфаленом, свидетельствует о безнравственности как ведущем принципе политической игры в тот момент. Девиз "цель оправдывает средства" отравил действия всех противоборствующих сил в роковые недели и предопределил во многом противоположные ожидаемым результаты этих борений.