Питер Хизер - Великие завоевания варваров

Ознакомительный фрагмент

Более подробно изучить этот вопрос невозможно, однако из имеющихся у нас источников следует, что существовали определенные механизмы, обозначавшие и определявшие эти границы. Для начала, наверное, не следует проводить слишком четкую грань между свободными жителями и воинами царя. Имеются свидетельства того, что в германском обществе важную роль играли возрастные рамки, обозначавшие вполне определенные фазы жизни индивидуума, в соответствии с которыми он получал те или иные права и обязанности. К примеру, пожилых людей, даже обладавших высоким статусом, никогда не хоронили с оружием, и это позволяет нам предположить, что, по всей видимости, для военной службы имелись возрастные ограничения. Что касается женщин, из кодексов следует, что в каждой страте самую важную роль они играли на протяжении детородного периода. Детей, не достигших подросткового возраста, почти никогда не хоронили на кладбищах рядом со взрослыми, из чего опять-таки можно сделать вывод, что возраст и статус шли рука об руку[81]. Доступных нам исторических источников недостаточно для того, чтобы более детально исследовать этот вопрос, однако весьма вероятно, что по крайней мере некоторые мужчины из числа свободных граждан в молодости традиционно поступали на военную службу в царские дружины.

Возможно, имелись и иные связи между мирами свободных фермеров и царских воинов, о которых нам почти ничего не известно. Деревни, вне всякого сомнения, осуществляли экономическую поддержку правителей и их приближенных; однако, вероятно, ожидалось, что те будут регулярно устраивать пиры не только для своих воинов, но и для более влиятельных свободных граждан, представителей более широкого класса. Если такого рода празднества были обычным делом, значит, между царем и свободными людьми сохранялись связи и взаимные обязательства вплоть до IV века. Опять-таки, в некоторых регионах такие обычаи сохранялись куда дольше, они были в ходу даже в германских государствах – преемниках Римской империи, что подтверждает вероятность их существования в позднеримский период. В ранней англосаксонской Англии ожидалось, что короли, объезжающие свои земли, снизойдут до присутствия на общинных пирах – в обмен на предлагаемые им запасы продовольствия, и такого рода мероприятия нередко закладывали основы для более важных социальных и политических процессов. Достаточно взглянуть на размер, например, алеманнских кантонов – они были слишком малы для того, чтобы их правители оказывались изолированными от остального населения, и я бы предположил, что пиры и прочие формы взаимодействия были неизбежны и, вероятно, очень долго оставались неизменной чертой германского общества, как и прочих потенциально схожих с ними исторических контекстов[82].

Собрания также играли важную роль в обществе, ограничивая власть царей. Германские политические институты раннеримского периода, как правило, были представлены советами, на которых обсуждалась и определялась политика всей группы (племени). Тацит в своих работах говорит о важности этого института, и очевидно, что это не просто плод его богатого воображения. На мой взгляд, наиболее поразительны доказательства (несколько отдельных случаев, описанных в немногочисленных и крайне обрывочных источниках, относящихся к I и II векам) того, что в качестве наказания за мятеж или для его предотвращения правители империи запрещали германцам проводить собрания племени или же разрешали устраивать их только в присутствии римских наблюдателей. Источники и археологические свидетельства IV века почти не проливают свет на роль собраний в жизни общества, однако по меньшей мере в деревнях собрания по-прежнему проводились, да и решение вестготов искать убежище в Римской империи в 376 году было принято после долгих споров – по всей вероятности, на всеобщем собрании влиятельных членов союза. Процедуры улаживания раздоров, описанные в судебниках возникших позднее государств – преемников Римской империи, также указывают на то, что собрания проводились регулярно и были необходимы для разрешения правовых конфликтов. Учитывая все это, я бы предположил, что традиция проведения собраний не прерывалась и в племенных союзах IV века и они являлись сдерживающим фактором судебной власти царей[83].

Нет доказательств и тому, что германские цари могли развернуть в обществе не требующую ни оправдания, ни подтверждения идеологию, в соответствии с которой они могли бы получить почти неограниченную власть. К примеру, иногда выдвигались предположения, что они наделяли себя сакральным значением, выделяя отдельные кланы, представляя их избранными богами, и все это затрудняло сопротивление их притязаниям. Но прямых доказательств тому почти нет. Ни одно из трех основных слов в германских языках, обозначающих «правителя», не имеет религиозных или культовых коннотаций. Они все, как мы уже видели, сугубо практичны: «предводитель народа», «предводитель войска», «предводитель союза». Германские цари, вне всякого сомнения, прибегали к концепции божественного благоволения – таковое обозначалось словом heilag и его производными в соответствующих ответвлениях германского языка, – однако она появилась позднее и закреплялась с годами. Если правитель выигрывал сражения и получал власть, значит, он наделен благословением богов (heilag). Однако ничто не говорит о том, что власть автоматически передавалась любому, кто объявлял себя «божественным», или мешала кому-то другому подняться на ту же ступень и бросить вызов уже имеющемуся правителю – что нередко приводило к разрушительным последствиям, как утверждают письменные источники. И если узурпатору повезло, значит, он доказал, что теперь благословен он.

Есть лишь один пример того, что исключительности и избранности династии придавалось большое значение, так как ее представители якобы были наделены властью свыше. Такого рода пропаганда умело разворачивалась в начале VI века в Италии при дворе Теодориха, предводителя остготов из династии Амалов. Он был правителем одного из первых государств – наследников Западной Римской империи. Объяснения тому, почему эта династия считалась священной, предложены в «Вариях» Кассиодора и нашли косвенное отражение в «Гетике» Иордана. Однако, если сопоставить эти притязания с настоящей историей династии Амалов, результаты будут весьма поучительны. Эта династия смогла получить немалую власть над готами только за поколение до самого Теодориха или около того (мы рассмотрим этот вопрос подробнее в главе 5), и, когда после его смерти не обнаружилось подходящих наследников мужского пола, от династии быстро избавились. Теодорих доказал, что он heilag благодаря серии блистательных завоеваний, и не в последнюю очередь самой Италии, однако этого было недостаточно для того, чтобы уберечь династию от крайне некомпетентных наследников. Все, что говорилось о роде Амал в тот период, когда Теодорих пытался закрепить власть за своим наследником, которым был его на тот момент несовершеннолетний внук[84], являлось на самом деле обычной пропагандой.

Доказательства важности разделения на возрастные группы, обязанности присутствовать на пирах, проведения советов и попыток утверждения своеобразных идеологий, методы насаждения которых были довольно ограниченными, лишь в самых общих чертах обрисовывают реалии политической жизни германцев. Однако основная идея ясна. Новая элита эксплуатировала экономическое развитие германских стран римского периода, укрепляя свое социальное влияние, позволив создать в IV веке, по крайней мере в некоторых регионах германской Европы, более крупные и стабильные политические институты; однако мы не должны переоценивать ее возможности. Более широкий социальный класс за пределами круга приближенных царя или короля и его дружинников сохранял свою значимость, как социальную, так и экономическую, и не мог не оказаться вовлеченным в политический процесс. Более того, он по-прежнему превосходил численностью королевских воинов и приближенных, поэтому поддержка этого класса была необходима для проведения масштабных военных кампаний. И в любом случае, как мы видели, между свободными гражданами и представителями царской дружины так или иначе могла существовать связь.

В более широком плане эта социальная группа также должна была в той или иной форме дать свое согласие на создание новых и куда более крупных союзов в позднеримский период. Аммиан приводит такой пример, рассказывая о попытке одного из алеманнских вождей выйти из союза незадолго до битвы при Страсбурге, что привело его к свержению и смерти. О том же говорит и тот факт, что не все старые политические объединения I столетия были уничтожены при создании новых в III и IV веках. У нас есть тому неопровержимые доказательства – касающиеся, правда, только племени франков: римские источники сообщают, что в этот союз вступили некоторые из уже имевшихся объединений, а именно: хатты, батавы, бруктеры и ампсивары. Процесс консолидации, по всей видимости, никогда не был простым; сомнительно, что уже образовавшиеся союзы просто решали вопрос о присоединении к новому голосованием, к тому же постоянно появлялись другие объединения. Аммиан уже упоминает о саллиях. Однако полного разрушения старых союзов для создания новых тоже не требовалось[85].