Сексология в письмах (Опыт психотерапии по интернету в сексологии) - Михаил Меерович Бейлькин

носили с собой яд, чтобы убить себя в момент ареста. Это не соответствует модели интернализованной гомофобии».

Не будучи врачом, Нортон не способен вникнуть в медицинские аспекты "ядерной" гомосексуальности и интернализованной (усвоенной) гомофобии. Сам факт того, что боязнь публичного позора может стать причиной самоубийства, ни в коей мере не служит аргументом против существования интернализованной гомофобии. Кроме того, нельзя сводить все суициды геев к одной-единственной причине. Кое-кто из пациентов сексологического центра, ранее совершивших попытку покончить с собой, решился на этот роковой шаг отнюдь не из-за интернализованной гомофобии. Депрессия могла быть вызвана изменой партнёра или несчастной любовью, особенно если избранником гея был гетеросексуал. Гомосексуалы подвергаются в местах лишения свободы изнасилованиям и истязаниям со стороны других заключённых, что также чревато суицидом.

В отличие от Нортона, Ткаченко и его соавторы чётко различают эго-дистоническую и эго-синтоническую формы гомосексуальности. Но при этом самые основы психотерапевтического подхода ко всем этим феноменам они ставят с ног на голову. Авторы считают интернализованную гомофобию и эго-дистоническую гомосексуальность положительными факторами, а усугубление "дистресса" – благой целью психотерапии геев!

«Под эго-дистоническим отношением к своему сексуальному влечению понимается обычно наличие критики к нему, что позволяет пациенту бороться с ним. Очевидно, что для этого необходимо осознавание его чуждости личности, наличие внутрипсихического конфликта. В психопатологическом аспекте речь идёт о навязчивом, обсессивном характере влечения. Представляется, что наличие у индивида стратегий "совладания" также можно отнести к проявлениям эго-дистонии: на подсознательном уровне личность пытается заместить неудовлетворяющее её поведение.

Понятие эго-синтонии отражает спаянность личности с аномальным влечением, невозможность критического отношения к нему и контроля над ним. Внутрипсихического конфликта при этом нет, действия приобретают характер импульсивных. В этих случаях внутриличностного конфликта может и не быть, однако тогда встает вопрос о характеристике личности, не сумевшей интериоризировать их».

Авторы ссылаются на Barth’а и Kinder’а, но делают это невпопад, поскольку те говорят о «неспособности противостоять импульсу, влечению или искушению, которые пагубны для индивида или других людей». Этой-то "пагубности" нет у устойчивой партнёрской гомосексуальной пары. Зачем же приписывать эго-синтонным партнёрам, хранящим верность друг другу, болезненную импульсивность и неуправляемость в их половой активности? Зачем ложно диагностировать у них серьёзные психические нарушения? Зачем отождествлять гомосексуальность с психическими аномалиями, «почти однозначно ведущими к совершению уголовно наказуемых деяний»?

Смягчим шуткой серьёзность, с которой авторы монографии увлеклись своей идеей о психической неполноценности и преступных наклонностях лиц с мифическим "парафильным синдромом". Напомним им слова Сальери, слегка перефразировав текст Пушкина:

Ужель он прав, и геи – не убийцы?!

Неправда: а Буонарроти? Или это сказка Тупой, бессмысленной толпы — и не был

Убийцею создатель Ватикана?

Разумеется, не был! В том то и дело: подобно Леонардо, гомосексуал Микеланджело Буонарроти – титан эпохи Возрождения, изменивший историю культуры человечества. Он – создатель "Сикстинской капеллы" Ватикана, ваятель "Давида" и других бессмертных шедевров, но не убийца с психическими аномалиями!

Книга завершается аккордом, порождающим тревогу: «Есть надежда, что в дальнейшем у авторов появится собственный опыт лечения подобных состояний, так как в настоящее время нами предпринимаются попытки оказания дифференцированной фармакологической и психотерапевтической помощи больным с патологией сексуального влечения».

Боже избави геев от "лечебных" поползновений судебных психиатров! С точки зрения сексолога, их намерения ошибочны и опасны. В коммуникации высшего порядка – в любви – релизеры, имеющие для геев безусловнорефлекторный характер (большой член, гипертрихоз, мужские феромоны и т. д.), отступают на второй план. Лишь у геев-невротиков они играют первостепенную роль. Лишь в крайних случаях невротического развития можно говорить не только о незрелости влечения, но и о формировании перверсии, когда половая активность приобретает аддиктивный характер и ритуализируется. Именно интернализованная гомофобия блокирует способность к устойчивому партнёрству и к любви. Спасение от этой беды – лечение невроза. Ткаченко же с соавторами, словно из садистских побуждений, лишают геев шанса избавиться от него и обрести способность любить.

Что же касается пресловутого "парафильного синдрома", то он противоречит теоретическим установкам самих же авторов монографии. Они торжественно подводят под критерии сексуальной нормы базу, основанную на "эволюционно-биологическом и этологическом подходах". А. Ткаченко счёл мерилом "нормы" «характер взаимодействия субъекта сексуального влечения и его объекта». Он ссылается на психолога Б. Братуся, считавшего "нормальным" такое развитие, «которое ведёт человека к обретению им родовой человеческой сущности. Условиями и критериями этого развития являются: отношение к другому человеку как к самоценности, как к существу, олицетворяющему в себе бесконечные потенции рода "человек"; способность к децентрации, самоотдаче и любви как способу реализации этого отношения; творческий, целетворящий характер жизнедеятельности; потребность в позитивной свободе; способность к свободному волепроявлению; возможность самопроектирования будущего и т. д.».

Произнося все эти в высшей мере справедливые слова, А. Ткаченко не заметил, что они ставят жирный крест на его концепции "парафильного синдрома", в рамках которого инверсии и перверсии свалены в единую кучу. Сексуальные отношения людей – вид коммуникации, а любовь – её вершина, свойственная только Homo Sapiens’у; феномен, противоположный деперсонификации. Именно наличие или отсутствие способности любить позволяет дифференцировать виды гомосексуальной активности. Если человек любит партнёра, жертвует своими интересами ради него, испытывает к нему избирательное влечение, его половая активность не заслуживает названия перверсии.

Напомню, что атрибутами любви являются избирательность полового влечения и альтруизм. Сексуальная активность любящих однополых партнёров, не страдающих перверсией и хранящих верность друг другу, вопреки утверждениям Ткаченко, ничуть не более обсессивно-компульсивна и импульсивна, чем половая жизнь обычной гетеросексуальной семьи. Намерение Ткаченко приписать всем геям и лесбиянкам серьёзные психические нарушения в рамках пресловутого "парафильного синдрома" ошибочно и вредоносно. Надо чтить мудрые слова Казимежа Имелинского: «Понятие сексуального поведения, укладывающегося в границы нормы, является более широким, чем понятие типичного сексуального поведения». Словно бы адресуясь к Ткаченко, Имелинский пишет: «Некоторые авторы отождествляют понятие инверсии и сексуального извращения (перверсии), что неправильно. <…> Каждая перверсия является сексуальной инверсией, но не каждая инверсия является сексуальной перверсией».

Взгляды авторов «Аномального поведения», (предлагаемые в качестве "научной основы" лечения гомосексуалов!), с одной стороны, способствуют усугублению у пациентов невроза с опасностью перехода инверсии в перверсию, а с другой – становятся роковым фактором, обрекающим геев, разочаровавшихся в лечении и так и не ставших "натуралами", на суицид. Может быть, судебных психиатров и кровожадных гомофобов такое развитие событий устраивает, но на взгляд сексолога, оно недопустимо.

Переписка, приведенная в этой главе, служит убедительной иллюстрацией ко всему сказанному. С Алексеем всё понятно из его писем. Интернализованная (усвоенная) им гомофобия толкает его на постоянные поиски самонаказания. Его привычное состояние – несчастье. Отсюда стремление полюбить кого