История рентгенолога. Смотрю насквозь: диагностика в медицине и в жизни - Морозов Сергей

Если представить этот опыт вне медицины, то можно подвести такой итог. Чтобы научиться «видеть больше», нужно: первое – больше смотреть, не жалеть времени на практику; второе – быть внимательным к деталям, то есть видеть не только картину в целом, но и замечать подробности, отдельные элементы, ведь целостная картина и формируется из совокупности и сочетания этих деталей; отсюда следует и третье – по видимым деталям воссоздавать полную общую трехмерную, а то и четырехмерную (с учетом линии времени) картину, систематизировать и прогнозировать развитие процесса; четвертое – это постоянное расширение опыта, обогащение знаниями, саморазвитие.

Глава 2. Медицина как философия, или Основы диагностики

История этого пациента стала одним из самых серьезных потрясений в моей жизни. Мы познакомились, когда я работал в ЦКБ. Слава позвонил проконсультироваться: что-то подозрительное нашли на рентгенограмме в легком, но в боковой проекции вроде бы ничего не видно, нужна ли в такой ситуации компьютерная томография, и вообще надо ли что-то делать. Я ответил, что, конечно же, КТ нужна, если обнаружено нечто подозрительное, и что буду рад принять его.

Слава, Вячеслав Грищенко, был президентом General Electric Healthcare в России и СНГ, а по первому образованию – хирургом и успел наработать некоторую практику. В последнее время все чаще говорят, что лучшими руководителями становятся врачи. Пример Славы – идеальное тому подтверждение.

Компьютерная томография показала очень большую опухоль легкого с частичным ателектазом – падением легочной ткани, когда легкое как бы «сдувается» и, следовательно, не может функционировать в полную силу. Исследование с внутривенным контрастированием показало измененные лимфатические узлы в области ключицы… Четвертая стадия? Первым делом я пригласил торакального хирурга. Оперировать. Срочно. Надо удалить легкое. Черный юмор хирургов: нет органа – нет проблемы. Но Слава, хотя и сам был некогда хирургом, был категорически против срочной операции и скоропалительных решений: «Мне надо все обдумать, взвесить, проконсультироваться». Я подключил коллег из других стран – направил данные обследования специалистам – и предложил Славе сделать ПЭТ/КТ. Тогда еще это не была собственно ПЭТ/КТ (подробно об этой технологии я расскажу в следующей главе, ее, пожалуй, можно считать сегодня если не самой передовой, то одной из них), а только ПЭТ – позитронно-эмиссионная томография. Поэтому мне надо было сопоставлять два изображения – непростая и очень ответственная задача.

Метастатическое поражение лимфоузлов подтвердилось. Да, у Славы четвертая стадия рака легкого. Надо отметить, что у Славы до этого уже была лимфома желудка. То есть, какой-то онкологический анамнез существовал. Но он не был курильщиком, был очень спортивным, активным человеком… Ну как тут не задуматься о несправедливости судьбы, даже понимая, что все подобные мысли и стенания абсолютно бесплодны.

После этой ПЭТ/КТ, консультаций зарубежных коллег Слава принял решение проходить химиотерапию. Без операции. Забегая вперед, скажу: это было абсолютно правильно. Потому что такое решение позволило ему сохранить самое высокое, насколько это возможно для его неутешительного диагноза, качество жизни. Он проходил регулярно химиотерапию и приезжал ко мне на контрольные КТ примерно раз в три месяца.

В этой войне против раковой опухоли, уже уничтожившей половину легкого, он прожил, а лучше сказать, держал оборону, почти пять лет. Причем как прожил! На работе никто даже не догадывался о происходящем. Но болезнь закономерно прогрессировала, хотя очевидно, что химиотерапия все же немного сдерживала процесс. Остановить его уже было невозможно. Появлялись метастазы в костях. Однако он не просто «держался», он работал «на полную катушку», умудрялся еще кататься на лыжах, по-прежнему отжимался на пальцах, на кулаках – и никому даже в голову, что он неизлечимо, смертельно болен.

За эти годы он создал Академию GE Healthcare для врачей, которая сегодня носит его имя, открыл производство нового оборудования в России, локализовал производство томографов. Сегодня этим никого не удивишь, но тогда такое событие казалось почти немыслимым, сравнимым с высадкой на Марс – вроде бы теоретически можно сделать, но что из этого выйдет и какой ценой…

Болезнь стала брать свое, когда появились метастазы в головном мозге. Слава постепенно уходил, становилось все тяжелее и тяжелее. Вспоминаю его визиты ко мне как к врачу. Он поступал на госпитализацию из-за жидкости в плевральной области. Жидкость откачивали, и приходило облегчение. Хотя бы на время. Я всегда был рад помочь всем чем возможно, просто посидеть с ним, поговорить, послушать, что он думает. Мы оба понимали, что каждая встреча может оказаться последней.

На прощание с Вячеславом Грищенко собралось огромное количество людей, которым посчастливилось с ним работать, дружить, общаться. Уникальный, острый, быстрый человек, очень умный, моментально схватывающий, при этом очень интеллигентный, внимательный и уважительный слушатель. Он оставил яркий след в жизни. Не только колоссальной проделанной им работой, не только академией, которая, несомненно, внесла свой вклад в повышение общего уровня наших врачей, здесь каждый мог почувствовать себя частью мирового врачебного сообщества. Даже в болезни он стал примером, как лицом к лицу со смертью жить, используя весь отпущенный ресурс времени и сил. До последних шести месяцев в компании никто так и не знал, что он болен. Безусловно, это вопрос личного мужества неординарного человека. Но не только. Это еще и вопрос какого-то мудрого рационализма человека с холодной головой и горячим сердцем – наверное, таким и должен быть идеальный врач. Анализируя этот клинический случай, я понимаю, что, если бы в свое время он согласился на операцию, он бы уже не смог работать в полную силу, жить в полную силу – только доживать, тогда операция фактически стала бы концом – весьма условным «перемирием» с болезнью, тоже временным. Он же выбрал путь лечения, который позволил максимально сохранить качество жизни, сделал свои последние пять лет насыщенными и продуктивными. Выиграл ли он дополнительное время? Мы этого никогда не узнаем, вряд ли. Но он отвоевал, исчерпал до капли всю оставшуюся ему жизненную силу, возможность и право быть собой, таким, каким он хотел быть.

История Славы заставила меня по-новому смотреть на очень многие вещи. Я думал о том, как изменилась бы жизнь не только одного человека, а великого множества людей, если бы эту опухоль нашли не на четвертой стадии, а на первой или хотя бы второй… Ведь раковой опухоли в легком, даже самой агрессивной, требуется не один год, чтобы дойти до этапа метастазов. Эта история заставила меня всерьез задуматься о программах онкоскрининга легкого, которую, к счастью, спустя несколько лет удалось реализовать в Москве. И если бы была такая возможность, наверное, ей можно было бы тоже присвоить имя Славы. Сколько еще людей ходят на работу, открывают компании, путешествуют с семьей, проводят время с детьми, живут полной жизнью, не подозревая, что внутри развивается опухоль, которая просто оборвет эту жизнь на взлете, если вовремя ничего не предпринять… Много думал я и о том, как Слава принял такое решение, помог ли ему в этом «анамнез» врача, вообще как медицина меняет мышление человека. Может быть, отношение к бизнесу как к пациенту, за которого ты полностью в ответе, по меньшей мере, в течение некоторого времени, и делает из медиков лучших руководителей?

Я вижу огромное количество менеджеров, как начинающих, так и средних, да и топ-менеджеров из разных профессиональных областей, которые пытаются разобраться, как быть лидером, как управлять процессами, как ставить задачи. Я убежден, и это подтверждает международный опыт (в одном из выпусков Harvard Business Review вышла статья «Почему из врачей получаются лучшие управленцы»), что есть знания и практика, которыми медицинские организаторы и менеджеры вполне могут поделиться…