Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями - Николай Дмитриевич Александров

не видят. Вот что меня всегда поражало в Австралии, вот почему я про нее писал. И вообще, писателю надо куда-то выбираться, когда он работает. Если бы я все время писал про Лондон, я бы с ума сошел. Мне бы казалось, что я не только в Лондоне все время сижу, а еще и в книге про Лондон. От этого тронуться можно.

С чего начинается создание условных миров?

Обычно все начинается так: а что, если бы дело обстояло так или эдак? К примеру, в книге «Как живут мертвецы»: что, если человек, когда умирает, отправляется не в рай или ад, а в другой район города и там живет? Потом я пытаюсь представить себе последствия, пользуясь собственной логикой, так, чтобы все было как можно более предсказуемо. Или в «Обезьянах»: а что, если бы шимпанзе оказались видом, победившим других приматов в процессе эволюции? Какими были бы последствия? Если на макроуровне все оставить как было — в те времена, в середине 90-х, все равно был бы Ельцин вместе со всеми результатами перестройки, в России все равно были бы олигархи, в Британии у власти все равно был бы Джон Мейджор. Но на физическом микроуровне, на уровне физиологическом: что, если бы я был шимпанзе, если бы вы, она, они были шимпанзе? Такой логики я придерживался, такие меня интересовали вопросы. Или в «Окурке»: что, если бы повстанческая война, которая началась в Ираке после вторжения Америки и Британии, — что, если бы все это происходило в Австралии? Вот вам еще одна возможность. Обычно все это — довольно простые предположения, я их беру и развиваю.

Вы хорошо знакомы с Мартином Эмисом?

Вообще-то я у него брал интервью раза два или три. Но ведь мы с ним друзья, так что мне его интервьюировать не обязательно — я могу и так спросить при встрече, что он думает по тому или иному поводу. Мы с ним знакомы лет двадцать, встречались еще до того, как у меня начали выходить книги. Он был другом семьи моей первой жены — так я с ним познакомился. В общем, Мартин — прекрасный писатель, замечательный писатель. У него замечательная проза — по-английски он пишет превосходно; не знаю, как это читается в переводе. И вот что интересно — хотя критик я не бог весть какой, но вот что я главным образом почерпнул из его книг. Знаете, когда появился Эмис, в 70-е, его проза возникла на фоне разной, если можно так выразиться, «простонародной» английской литературы — иными словами, эти книги писались на простонародном языке, будь то северный или шотландский диалект или речь рабочего класса в других районах. Кроме того, существовала литература среднего класса, довольно маловыразительная; и эти вещи практически не пересекались. У Мартина хватило смелости смешать эти два разных типа языка, сделать то, что, наверное, сделал Селин во французской литературе 30-х годов: впрыснуть в академический язык гораздо более грубую уличную лексику. И это оказало большое влияние на писателей моего поколения — тех, что пришли где-то на полпоколения позже Мартина, то есть выросли на его книгах.

Вы разделяете в себе литератора и журналиста?

Английская традиция — не знаю, как обстоит с этим дело в России, — такова. В последнее время положение немного изменилось, но все равно: есть люди, которые прежде всего писатели. Они могут писать романы, эссе, могут работать в газетах — форма тут менее важна, чем сам факт писательства. В Америке по-другому — там принято, чтобы люди, которые пишут романы, художественную литературу, ничем другим не занимались. Возможно, во Франции тоже так. Но здесь, в Англии, у нас есть такое понятие, как Граб-стрит. Знаете: ты — работающий писатель, твое дело — писать. К таковым я себя и отношу. Не делаю различия между разными видами своей работы. Ясно, что роман — дело более долгое и затягивающее, чем газетная заметка. Но все же и то и другое занятие состоит в одном и том же — ты пишешь. Для меня это весьма плодотворная вещь, взаимодействие между журналистикой, которая напрямую вовлекает тебя в реальную жизнь, и литературой, которая порой уводит тебя в сторону от мира. Понимаете, здесь нет… Когда я начал профессионально писать, мне было двадцать с чем-то. Если бы я все время сидел в комнате и писал только о своих альтернативных мирах, что бы из меня вышло? Так бы до сих пор и сидел там ни с чем. Тогда как журналистика дает мне возможность смотреть на мир встречаться с людьми, путешествовать, задумываться о каких-то вещах, о которых иначе не думал бы, вспоминать, о чем мне рассказали. Так что для меня все сложилось хорошо.

А вообще какая разница между колонкой и романом?

Знаете, меня не так сильно волнует то, что я пишу для своей газетной колонки, — это ведь долго не живет. Есть такое английское выражение: обертка для рыбы с картошкой. Скоро в эту бумагу будут еду заворачивать. Так что какая разница… Правда, я и к литературе так же отношусь. Будут ли мои книги читать через поколение, через два? Да я понятия не имею! Влияние их относительно незначительно. По-моему, слишком многие писатели в слишком многих романах слишком… надувают щеки по поводу своей деятельности. Ведь большинство из них будут забыты. Большинство из нас.

Вам никогда не приходило в голову создать роман, состоящий из газетных статей?

Гордон Бёрн именно это и сделал недавно — английский автор Гордон Бёрн написал роман, целиком состоящий из газетных материалов. Я его не читал, но уверен, что вышло хорошо: он отличный писатель. Так что, конечно, это возможно. Сам бы я так делать не стал. Да нет — зачем? Жанр к которому меня тянет, — скорее такие как бы воспоминания в художественной обработке, где больше репортерской прозы. Сейчас я пишу сборник эссе, посвященных некоторым странным — по крайней мере, мне они кажутся странными — путешествиям, которые я совершил, странным прогулкам пешком. Там больше злободневности, но и другие вещи есть. Меня это не интересует, я не… Но у Гордона в его книге, насколько мне известно, это вышло здорово, хорошая книга; вам бы лучше с ним об этом поговорить.

Можно ли книги представить в виде газетных текстов?

О да, думаю, это было бы совсем несложно. На самом деле, очень жаль, что в наши дни так мало художественной литературы можно прочесть в газетном формате. Но понять это