Пушкин и компания. Новые беседы любителей русского слова - Парамонов Борис Михайлович

Здесь можно привести слова о ней Бердяева:

Я считаю Зинаиду Николаевну очень замечательным человеком, но и очень мучительным. Меня всегда поражала ее змеиная холодность. В ней отсутствовала человеческая теплота. Явно была перемешанность женской природы с мужской, и трудно было определить, что сильнее. Было подлинное страдание. Зинаида Николаевна по природе несчастный человек.

Зинаиду Николаевну ввело в заблуждение то обстоятельство, что друг дома, по существу член семьи, Дмитрий Философов был человеком женственной складки (попросту говоря – гомосексуалистом, любовником своего кузена Дягилева). И она посчитала, что вдвоем с Философовым они составят потребную пару – пробовала сделать его своим любовником. Ничего, естественно, из этого не вышло. Она только написала об этом неудачном опыте рассказ в письмах.

И. Т.: Так можно ли сказать опять-таки попросту, что она сама была гомосексуальна? Откуда и идут все эти ее гендерные игры.

Б. П.: Похоже, что так оно и было, но опять же фактов нет. Были, похоже, какие-то пробы, появлялась некая англичанка, но ничем это не кончилось, никакой окончательной ясности в сексуальной биографии Гиппиус у нас нет.

Правда, она сама немало написала о своих сексуальных опытах – попытках, лучше будет сказать. И подчас довольно далеко в них заходила. Два таких случая описала в дневниках – с Акимом Волынским и с Борисом Савинковым. Но ничего окончательного все же не произошло. Интересно, что Аким Волынский написал в рецензии на книгу стихов Гиппиус: «Религиозность Гиппиус – это религиозность католической монахини, при которой еще ярче очерчивается человеческая личность, ее чувственные элементы, ее сдержанно-горделивая пластика. Чем больше говорит она о Боге, тем больше видна она сама – в своей тонкой, капризной телесно-душевной жизни».

Не правда ли, в этих словах ощущается дуновение какого-то личного опыта соприкосновений с этой монастырской послушницей?

И. Т.: Борис Михайлович, сюда просится одно место из книги Нины Берберовой «Курсив мой» – как раз соответствующая характеристика Зинаиды Гиппиус:

Она, несомненно, искусственно выработала в себе две внешние черты: спокойствие и женственность. Внутри она не была спокойной. И она не была женщиной. <…> Она, настоящая она, укрывалась иронией, капризами, интригами, манерностью от настоящей жизни вокруг и в себе самой. <…> [Она научилась] только прощать другим людям их нормальную любовь, в душе все нормальное чуть-чуть презирая и, конечно, вовсе не понимая нормальной любви.

Б. П.: В общем, уж кто-кто, а Зинаида Николаевна Гиппиус без зазоров умещалась в ту обойму, в ту форму и трафарет, который в конце XIX – начале XX века именовался декадансом. Слово это, по всей видимости, уничижительное, декаданс значит упадок. То есть констатировался выпад из какой-то предполагавшейся и само собой разумеющейся нормы. Но ведь всякая норма наскучивает, особенно в художественном творчестве, в литературе, в частности. Требуется новое, нарушение нормы, трафарета, стандарта. А к такому нарушению, к выходу из стандарта более всего склонны люди, в свою очередь нестандартные. Но проходит некоторое время, и то, что вчера казалось скандальным, делается новым каноном. Так и случилось с русским символизмом, одной из предтеч которого была Гиппиус.

Об этом тот же Розанов гениально написал: новое появляется там, где возникает яркая личность; а личность непременно рождается там, где происходит некоторое нарушение закона, нормы, стандарта, конвенции.

И. Т.: А как же, Борис Михайлович, Валерий Брюсов? Подлинный вождь и провозвестник русского символизма, а при этом человек в высшей степени нормальный, вплоть до того, что самые тонкие ценители его и поэтом отказывались считать.

Б. П.: Ну да, и по этому поводу можно вспомнить одно высказывание Чехова о декадентах, которое дошло до нас в мемуарах Александра Николаевича Тихонова: какие они декаденты, они здоровые мужики, им бы в арестантских ротах служить, и ноги у них не «бледные», а, как у всех, волосатые.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И. Т.: Брюсов, автор этого знаменитого моностиха («О, закрой свои бледные ноги»), при всей своей трезвой организованности баловался наркотиками. Цветаева об этом сильно сказала: он искал недостающего ему вдохновения. И вот как раз у Гиппиус есть интереснейшее суждение о Чехове в связи с понятием нормы. Я уверен, что вы мимо него не пройдете.

Б. П.: Конечно. Это из мемуарной книги Гиппиус «Живые лица» – едва ли не лучшего ее произведения, много интереснее ее художественной прозы. Вообще ее проза малоудачна, попросту сказать, посредственна. Она и пьесы писала, одна из них нашумела – «Зеленое кольцо». Но, безусловно, хороши у нее стихи, здесь она подлинный новатор.

Я неизвестно с каких пор, при Сталине еще, был знаком с одним ее стихотворением. Должно быть, в каком-то вузовском учебнике вычитал. И название для той поры необычное – «Электричество»:

Две нити вместе свиты, Концы обнажены. То «да» и «нет» – не слиты, Не слиты – сплетены. Их темное сплетенье И тесно, и мертво. Но ждет их воскресенье, И ждут они его. Концов концы коснутся — Другие «да» и «нет», И «да» и «нет» проснутся, Сплетенные сольются, И смерть их будет – Свет.

Эффектное стихотворение, ничего не скажешь. И вот еще одно – очень нашумевшее, вызвавшее скандал, его сочли порнографическим. Называется «Боль», 1906 года сочинение.

Красным углем тьму черчу, Колким жалом плоть лижу, Туго, туго жгут кручу, Гну, ломаю и вяжу. Шнурочком ссучу, Стяну и смочу. Игрой разбужу, Иглой пронижу. И я такая добрая, Влюблюсь – так присосусь. Как ласковая кобра, я, Ласкаясь, обовьюсь. И опять сожму, сомну, Винт медлительно ввинчу, Буду грызть, пока хочу. Я верна – не обману. Ты устал – я отдохну, Отойду и подожду. Я верна, любовь верну, Я опять к тебе приду, Я играть с тобой хочу, Красным углем зачерчу…

Очень эффектное сочинение – очень искусно пущенное всё на глагольных рифмах.

И. Т.: Как-то сразу и не поймешь, почему современники приняли это за порнографию.

Б. П.: Знаете, Иван Никитич, есть такое бытовое изречение простенькое: каждый понимает в меру своей испорченности. Я вот и думаю: кто был испорченнее – Зинаида Гиппиус или ее чопорные читатели. Это нам, детям Фрейда и сексуальной революции, впору видеть в этих стихах описание орального секса – но неуж и современники Гиппиус такое видели?

И. Т.: Думаю, что люди всегда и все понимали правильно, только не всегда позволяли что-то прилюдно говорить.