Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху

не больше книг, чем во Франции, Германии или Англии выходит за один год. Но Лённрот напоминал об этом не для того, чтобы впа­дать в отчаяние и самоуничижение. Напротив, необходимо было осознать, что от скорейшего развития литературы «зависит не толь­ко культурный уровень финской нации, но и само ее существование и благополучие».

Лённрот хорошо понимал, что без школьного образования на финском языке нечего и думать о его внедрении во все сферы наци­ональной жизни. Нужно было одновременно развивать язык и рас­ширять сферу его функционирования. По словам Лённрота, даже па­сторы, читавшие по-фински проповеди, тем не менее не готовы бы­ли вести на этом языке протоколы приходских собраний. Лённрот позволил себе в этом выступлении весьма жесткие выражения, не со­всем обычные для него, — настолько наболело у него на душе. При­выкшее к шведскому языку чиновничество насмехалось над самой мыслью о языковом равноправии, считая финский языком необра­зованных простолюдинов. «Но похоже, — продолжал Лённрот, — что их усмешки и издевки, наскоки и поношения, их явные и тайные козни и преграды, — словом, все их противодействия уже недолго бу­дут иметь силу. Вопреки их воле, финский язык все равно утвердится в Финляндии. Если с этим не хотят согласиться по-доброму, пусть это произойдет без их согласия. А противники из числа фанатиков могут отправляться туда, где их родина. Ведь когда речь идет о фин­ском языке, имеется в виду не мнение отдельных частных лиц и даже не отдельных волостей, — это касается всего финского народа, всей нации, самого ее существования и будущего развития, которое по­просту немыслимо без того, чтобы финский язык в Финляндии стал преобладающим. И, судя по некоторым признакам, ждать этого оста­лось уже недолго».

Поскольку защита диссертации Р. Полена состоялась 1 мая, — а в Финляндии, в том числе среди студенчества, это традиционный праздник весны, — Лённрот посчитал такое совпадение символиче­ским: весна приносила с собой надежду, что худшая пора для фин­ского языка была уже позади; при всех предстоящих еще трудностях можно было сказать, что финский язык и национальная литература вступили на путь современного развития.

Пусть вышеприведенный эпизод с диссертацией Р. Полена не по­кажется читателю малозначащей деталью — в истории каждого наро­да подобные вехи памятны и важны. Можно себе представить, на­пример, каким бы это было памятным событием, если бы на карель­ском и вепсском языке были защищены первые докторские диссер­тации по этим литературам, — дай-то Бог такому осуществиться! И можно вспомнить, сколь обидным еще в недавние времена был для эстонцев обязательный порядок, когда они должны были высылать свои диссертации на русском языке в контрольные московские ин­станции.

Придерживаясь принципа равноправия языков. Лённрот не тре­бовал для финского языка какого-то исключительного положения и вытеснения шведского. Всякая односторонность, с его точки зрения, была ущербной и гибельной. В речи на годичном собрании Общест­ва финской литературы в 1861 г. Лённрот подчеркнул это особо, счи­тая, что и сама финская литература не должна была впредь развивать­ся односторонне, только в церковно-религиозном направлении. Ли­тература и язык должны были отражать совокупную жизнь всего об­щества в целом, всех его слоев и сословий — только тогда литература и язык становились общенациональным достоянием.

В современном мире, по убеждению Лённрота, народы не могли развиваться в этнической изоляции. Поэтому он не видел особой беды в том, что в Финляндии наряду с финским было и шведское население. Вот как сказал об этом Лённрот в своем ответном слове, когда студен­ты нюландского землячества чествовали его в связи с шестидесятиле­тием 9 апреля 1862 г.: «Часто утверждается, будто два элемента — фин­ский и шведский — составляют несчастье нашей страны. Но я никогда не мог согласиться с подобным мнением. Напротив, я считаю это на­шим счастьем. История свидетельствует о том, что народ, возникший в результате слияния различных национальных элементов, становится наиболее сильным и интеллектуально развитым; в древности это были греки, а в наше время — англичане».

Следует иметь в виду, что на рубеже 50—60-х гг. XIX в. Финлян­дия пребывала в ожидании политических и общественно-экономи­ческих реформ. Обострялась борьба за соблюдение и расширение ее автономии и конституционных прав. Возглавили ее Ю. В. Снельман и так называемые «младофенноманы» с их лидером Ю. Коскиненом, а в шведском лагере образовалось свое либеральное крыло вокруг га­зеты «Дагбладет». Симптоматичным было уже то, что в 1856 г. Снель­ман занял наконец университетскую кафедру, затем вошел в сенат, стал ведать финансами страны и проявил себя практическим провод­ником реформ. Все это было связано с тем, что в 1863 г., после более чем полувекового перерыва, был созван наконец-таки финляндский сейм — представительное собрание всех сословий страны, включая крестьянство. Это ускорило процесс образования политических пар­тий, осложнились национальные взаимоотношения, дискуссионной стала, в частности, проблема патриотизма. Лённрот не мог миновать этих проблем, он внес свою лепту в их обсуждение, придерживаясь идеи гуманизма и национального равноправия.

В феврале 1862 г. Лённрот выступил перед так называемой «ян­варской комиссией», созданной для подготовки созыва сейма. Лён­нрот остановился на том, как понимать любовь к отечеству, особен­но с точки зрения развития культуры и нравственного воспитания нации. Лённрот отвергал чисто прагматический и своекорыстный подход: мол, родина там, где лучше живется. Лённрот напомнил, что принцип этот весьма-таки древен, — еще у римлян существова­ло соответствующее изречение. Но Лённрот не считал, что подоб­ный утилитарный подход украшает человека, — напротив, это ниже человеческого достоинства и ущербно для нравственного здоровья нации. Корни человеческой привязанности к родной земле он на­ходил в народной культуре и приводил в подтверждение финские пословицы: «Дом для собаки там, где ей позволили трижды перено­чевать»; «Лучше испить воды из лаптя на родной земле, чем пить пиво на чужбине».

По убеждению Лённрота, отечество — не пустое слово. Подлин­ное чувство любви к отечеству объединяет людей, духовно возвы­шает их и укрепляет нравственно. «Удивительная эта привязан­ность, — говорил Лённрот в своем выступлении, — она скрепляет человека с родиной, независимо оттого, какая она, эта родина, — великая или малая, богатая или бедная, в теплых ли краях располо­жена она или в холодных. Наша Суоми, наше дорогое отечество, не отличается ни обширностью пределов, ни богатством, ни теплым климатом. Но разве хоть кто-нибудь из нас захотел бы сменить род­ную страну на другую — пусть даже великую, богатую и теплую? А если по своей близорукости кто-то и совершил бы такое, он ско­ро пожалел бы об этом. Ведь родина — при всей ее скромности, бед­ности и холоде