Поэтический язык Марины Цветаевой - Людмила Владимировна Зубова

class="p1">Конструкции типа согласился было, но передумал восходят к древнерусскому плюсквамперфекту (*есть был согласился). В современном русском языке частица было (сформировавшаяся при утрате родовых различий глаголом быть прошедшего времени в составе конструкции) указывает на отрицание одного действия (уже совершенного) другим действием, т. е. на временность, преходящий смысл того, что обозначено глаголом.

В приведенном контексте корневой повтор глагола бытия и частицы, временной ограничитель – обстоятельство раз, слово помер подчеркивают неактуальность экзистенциального значения глагола для настоящего. Конечно, связь подобных конструкций с древним плюсквамперфектом в современном русском языке утрачена, однако нельзя не обратить внимания на четко выраженную замену исходного глагола настоящего времени в первой позиции плюсквамперфекта на глагол прошедшего времени: *есть был был → был было (или, при другой грамматической интерпретации, на опущение формы есть, способной к выражению перфектности).

В контексте «Крысолова» образ не существующего теперь в Гаммельне нищего включен в гротескную картину мещанского благополучия и бездуховности горожан; нищий здесь – знак победы духа над плотью – победы, которая имела случайный и преходящий характер и в конечном счете победой не стала. Поэтому конструкция, восходящая к плюсквамперфекту, и превращается у Цветаевой в «антиперфект».

Будущее время глагола быть используется преимущественно в функции связки (Буду – тебе – певчим – I: 280) или вспомогательного глагола в составе аналитической формы (Буду брать – труднейшую ноту, / Буду петь – последнюю жизнь! – II: 187). Как и в случаях употребления настоящего и прошедшего времени связки, семантизация формального элемента создается его актуализацией. Ярких примеров с чисто экзистенциальным значением форм будущего времени в исследованных текстах немного. Выше уже анализировалось стихотворение «Я – есмь, ты – будешь», наиболее показательное в этом плане (см. с. 377–378).

Рассмотрим другие примеры, обнаруживающие экзистенциальное значение форм будущего времени.

В синее небо ширя глаза –

Как восклицаешь: – Будет гроза!

На проходимца вскинувши бровь –

Как восклицаешь: – Будет любовь!

Сквозь равнодушья серые мхи –

Так восклицаю: – Будут стихи!

(II: 342).

Параллелизм восклицательных предложений со значением бытия в будущем превращает глагол быть в член, объединяющий понятия «гроза», «любовь» и «стихи» в общее понятие стихии, противопоставленное общему понятию исходного покоя, никакой стихии не предвещающего (синее небо, на проходимца, сквозь равнодушья серые мхи). Эмоциональность конструкций с прямой речью, обозначенная не только восклицательными знаками, но лексически выраженная глаголами восклицаешь, восклицаю на фоне образов покоя, исключает сомнения в преимущественной экзистенциальности форм будет и будут. Образный контраст и интонационный строй стихотворения актуализируют значение долженствования, этимологически свойственное корневому алломорфу бу-. Образ лирического «я» предстает здесь как образ поэта, видящего неочевидное, предсказывающего движение, которое возникает из покоя. Значение долженствования в этом случае аргументируется в первой строфе волей природных сил, во второй – волей жизни, в третьей – творческой волей поэта, основанной на воле природы и воле жизни. Таким образом, глагол быть, совместивший экзистенциальное значение со значением долженствования, объединяет образы стихий в понятии бытия на трех его уровнях: физическом (гроза), психологическом (любовь) и духовном (стихи). В этом объединении существенно и уподобление слова стихи, имеющего значение конкретного предмета в языке обыденного сознания, словам, обозначающим события.

Экзистенциальный смысл связки будет может актуализироваться корневым повтором, объединяющим грамматическое значение связки с лексическим значением присвязочной именной части сказуемого:

Кормилица

Издали, издавна поведу:

Горькие женщины в вашем роду, –

Так и слава вам будет в будущем!

(III: 647).

Такой повтор восстанавливает утраченную в языке глагольность субстантивированного причастия, одновременно усиливая и грамматическое значение связки до лексического значения формы будет: связочная функция этой формы подавляется ее экзистенциальной функцией. Вместе с тем значение предметности субстантивированного причастия не утрачивается, а, напротив, получает соответствие с экзистенциальным смыслом глагола. Таким образом, корневой повтор усиливает одновременно и глагольное, и именное свойство причастия, что теоретически кажется маловероятным, но оказывается возможным в поэтическом тексте. Это еще раз подтверждает тезис о том, что поэтическое слово принадлежит не столько уровню речи, сколько уровню языка.

Экзистенциальное значение форм будущего времени глагола быть актуализировано в произведениях Цветаевой и включением этих форм в деривационные ряды, представленные в пределах микроконтекста. Так, в стихотворении из цикла «Провода» находим:

Есмь я, и буду я, и добуду

Губы – как душу добудет бог

‹…›

Есмь я, и буду я, и добуду

Душу – как губы добудет уст

Упокоительница…

(II: 178–179).

Повторенная дважды строка Есмь я, и буду я, и добуду представляет собой градационный ряд с усилением признака бытия. Контакт однокоренных слов буду и добуду актуализирует приставку второго слова и вызывает ассоциации с активной словообразовательной моделью бегу → добегу, пишу → допишу, пою → допою – моделью, в которой приставка до– обозначает доведение действия до предела. Окказиональное значение предела бытия в слове добуду поддерживается позицией переноса, в которую оно поставлено. Все это позволяет видеть в слове добуду окказиональную гиперболу экзистенциального смысла глагола. В сочетаниях добуду губы и добуду душу, обусловленных синтаксической структурой контекста, слово добуду имеет узуальное значение ‘достать, разыскать, получить’ (MAC). Структурный параллелизм слов губы и душу раскрывает не традиционную для теологии и искусства оппозицию «телесное – духовное», а принципиально важную для Цветаевой идею о том, что телесное и духовное составляют единую сущность в точках крайнего напряжения, предела. Таким образом, семантический синкретизм слова добуду в его окказиональном значении, указывающем на предел бытия, и одновременно в узуальном значении ‘достану, разыщу, получу’ оказывается связанным с синкретизмом физического и духовного в поэтическом мире Цветаевой.

Значение предела бытия, гипербола экзистенциального смысла глагола быть реализуется в поэзии Цветаевой и в приставочном глаголе пребуду:

С другими – в розовые груды

Грудей… В гадательные дроби

Недель…

А я тебе пребуду

Сокровищницею подобий

По случаю – в песках, на щебнях

Подобранных, – в ветрах, на шпалах

Подслушанных… Вдоль всех бесхлебных

Застав, где молодость шаталась

(II: 181–182);

Стремит журавлиный,

Стремит безоглядно.

Я спеси не сбавлю!

Я в смерти – нарядной

Пребуду – твоей быстроте златоперой

Последней опорой

В потерях простора!

(II: 27).

Глагол пребыть, архаичный и традиционно-поэтический в современном русском языке, имеет узуальное значение ‘остаться неизменно, сохраниться’ (MAC). В приведенных контекстах этот глагол выступает как знаменательная связка благодаря лексическому значению приставки, распространяющемуся на семантику глагола в целом. Однако помимо стилистической функции – создания торжественной тональности стихотворений – слово пребуду,