В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах - Анджела Бринтлингер

всех витринах в Москве и других городах были выставлены портреты поэта, его книги и связанные с ним сувениры. Плакаты и растяжки украшали улицы. Одна за другой выходили посвященные Пушкину публикации, как научные, так и художественные.

За рубежом публикаций о Пушкине было не меньше. Специализированные журналы обращались к связанным с наследием поэта темам, которые могли быть интересны читателям. Так, журнал «Часовой» писал о военной поэме «Полтава» и одновременно – о знакомых читателям с детства пушкинских сказках. «Морской журнал» опубликовал статью «Пушкин и море» [Трошин 1937]. Среди массовых мероприятий главным событием парижской эмиграции стала выставка, подготовленная С. М. Лифарем, – «Пушкин и его эпоха», которую современник назвал «если не чудом, то своего рода подвигом» [Кульман 1938:460]. Тот же автор, Н. К. Кульман, оставил нам доказательство того, что пушкинский праздник сделался для всех русских эмигрантов поводом объединиться вокруг своего культурного наследия и продемонстрировать это наследие всему миру. Он писал о том, что экспонировавшиеся предметы давали «живое представление о пушкинской эпохе и изумляли иностранцев, посещавших в большом количестве выставку» [Кульман 1938: 460]. Здесь под «иностранцами» автор имел в виду, разумеется, французов. Русское эмигрантское сообщество во Франции было радо тому, что «иностранцы» признали их великого поэта в год юбилея[203].

В связи с парижской выставкой и пушкинской годовщиной известный русскоязычный журнал «Иллюстрированная Россия» (Париж, 1924–1939) выпустил специальный номер «Пушкин и его эпоха», где была помещена большая обзорная статья Гофмана в сопровождении фотографий выставки, сделанных Э. И. Марковичем[204]. Объясняя шумиху вокруг этой важной пушкинской даты, один автор написал:

Столетняя годовщина трагической смерти Пушкина была с необычайным подъемом и единодушием отпразднована русской эмиграцией <…> Вполне понятно и допустимо, что этот грустный по существу юбилей превратился во всенародный русский праздник, и такой именно характер носили «пушкинские дни» во всех углах русского рассеяния [Пушкинские дни в эмиграции 1937: 132][205].

Специальный номер «Иллюстрированной России» старался показать желанную сплоченность всех русских эмигрантов вокруг пушкинского юбилея, и в этом стремлении не уступал демонстрации единства в советских изданиях.

Соревнование между СССР и эмигрантами разворачивалось также в еще одной области – в создании монументов. В преддверии юбилея знаменитый московский памятник, воздвигнутый в 1880 году, был, разумеется, отреставрирован, при этом надписи на пьедестале дали в новой орфографии и строки стихотворения «Памятник», поправленные Жуковским по цензурным соображениям и высеченные на пьедестале при возведении монумента, заменили на подлинный пушкинский текст. В Ленинграде, Одессе и других городах советской империи либо воздвигались новые памятники, либо обновлялись старые.

Эмигрантам, лишенным советских административных ресурсов, было сложнее собрать деньги на памятники Пушкину, однако некоторые монументы можно увидеть и в наше время[206]. Так, несмотря на то, что от французской концессии в Шанхае теперь остались одни воспоминания, одна из версий шанхайского памятника Пушкину, который был установлен на углу улиц Гизи и Пишон, и сейчас занимает свое место на тихом островке посреди оживленного перекрестка; это единственный памятник Пушкину в Китае[207]. Слова, сказанные при его открытии 11 февраля 1937 года, звучат иронически в контексте последующей истории Китая, Франции и России: «Памятник Пушкину, сооруженный здесь, будет возвышаться, как символ дружбы, соединяющей французов и русских» [Иллюстрированная Россия 1937: 133], особенно если вспомнить о поспешном бегстве французов и русских из Китая в середине 1937 года. В наше время на пьедестале памятника есть надписи на русском и китайском языках, однако русских, способных прочесть эту надпись, к нему приходит немного. Те дети из русской эмигрантской школы, которые при открытии памятника в феврале 1937 года проходили мимо него церемониальным маршем, бежали из страны давным-давно – кто во Францию, кто в другие страны.

Пушкин как территория культуры в зарубежье: случай Сергея лИфаря

Для русских, вынужденных после большевистского переворота и наступления советской власти жить за границей, классическая русская культура стала важнейшим фактором самоопределения. В чужой для них земле они чувствовали себя изгнанниками, которым было не суждено вернуться на родину, и потому создавали собственные островки русской культуры во Франции, Германии, Финляндии, Литве, США. Русскоязычные журналы, газеты, библиотеки, концерты, театры, школы и клубы были распространены по всей диаспоре, позволяя перемещенным лицам сохранять свою культурную и интеллектуальную идентичность в условиях другой страны.

Однако, несмотря на то что эмигранты старались поддерживать русскоязычную культуру, они чувствовали и потребность контактов с доминировавшими в местах своего проживания культурами. Ценность западноевропейской культуры у большинства эмигрантов не вызывала никаких сомнений. Русские, начиная с Петра Великого, искали на Западе новые идеи – и в культуре, и в других областях деятельности. Теперь же им хотелось, чтобы европейцы оценили значение русской культуры и признали, что она является частью западноевропейской и ничем ей не уступает. Таким образом, задача членов диаспоры была двоякой: изменить культурную историю России, чтобы сохранить особое чувство ее самобытности, и представить миру культуру и прошлое России в правильном свете, противоборствуя переписыванию этого прошлого Советами.

Центральной фигурой в таком освещении прошлого стал Пушкин. Однако его литературное наследие не могло преодолеть пропасть между русскими и носителями другой культуры; литература была не лучшим средством для приобщения иностранцев к русской культуре и истории. Литература отделяла русских от культурной среды, в которой они жили, им было довольно трудно приобщить к ней тех, для кого русский язык не был родным. Однако существовал вид русского искусства, который был в высшей степени переводимым и успешным в Европе начала XX века, – балет. Благодаря «Русским сезонам» Дягилева русская музыка, декорации и костюмы, а также талантливые танцовщики получили известность во всем мире. Балетные трактовки русской истории и фольклора вышли на сцены Монте-Карло, Нью-Йорка и Парижа. Балет сделал для распространения русской культуры в Европе и мире больше, чем любой другой вид искусства.

Одним из тех, кто объединял «альтернативную» культуру русской эмиграции и европейскую культурную жизнь, частью которой являлись балеты Дягилева, оказался С. М. Лифарь, молодой танцовщик и хореограф родом из Киева. Предназначенные для эмигрантов русские культурные институции в Европе существовали со времен революции. Однако, помимо них, был и другой способ поддержки русской культуры в условиях изгнания – информирование о ней местных жителей, распространение знаний о выдающихся русских культурных деятелях. В Париже и в целом во Франции именно Лифарь взял на себя обязанности «рекламного агента» – распространителя знаний о русской культуре и о ключевой для середины 1930-х годов фигуре – Пушкине.

Лифарь сыграл чрезвычайно важную роль в культурных мероприятиях, приуроченных к празднованию