Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова

class="poem">

я из местных пустот

сада райского из

иноземного ускоряя год

называл твою жизнь

в вещество ее свет

сбив и снил душе

между мыслимым и реальным нет

расстоянья уже

Владимир Гандельсман. «Расстояния столб…» [802] ;

человек запутался в пододеяльнике

снил о забытом в школе угольнике

об украденном кошельке

в кошельке всё равно было мало

угольник не влазил ни в какие пеналы

а тут они ему оба навстречу каждый в одном носке

Дарья Суховей. «человек запутался в пододеяльнике…» [803].

– Ах, матушка, не видишь разве ты?

В гостинице, один, как в карантине,

Раскрывшись, бедный, поперек тахты,

Беспомощный, он снит ко мне на льдине.

Дешевые (но в центре) номера.

Двенадцатиэтажные высоты.

Чужие и враждебные широты.

В окне – большая жёлтая гора,

На тумбочке – портрет моей персоны,

Бутылка, книга, яблоки, лимоны.

Иван Волков. «Желтая гора» [804].

Многообразие языковых экспериментов с возвратностью глаголов в функционально-семантическом поле залоговости не случайна. Поэзия как один из способов познания мира пытается найти (почувствовать) и обозначить то, что еще не найдено и не названо. Категория залога оказывается очень востребованной для познания субъектно-объектных отношений между сущностями, во многом потому, что «в значениях залоговости и, в частности, значениях А/П [активности/пассивности. – Л. З.] важнейшую роль играет интерпретационный компонент» (Бондарко 2002: 602). Интерпретационный характер субъектно-объектных отношений, выражаемых возвратными глаголами, непосредственно связан с таким свойством глаголов:

их морфологическая характеристика может быть определена как слабая, недостаточная. Она сводится лишь к принципиальной способности как к активной, так и к пассивной реализации (в зависимости от целей высказывания и избираемой говорящим синтаксической структуры предложения) (Бондарко 2002: 594).

Проанализированный материал показывает, что именно слабая, недостаточная морфологическая характеристика возвратных глаголов делает эти глаголы сильным средством поэтической выразительности.

Залоговые трансформации глаголов с возвратным постфиксом, создающие художественный образ, часто бывают основаны не только на вариантах синтаксической структуры, предлагаемых грамматикой, но и на множественных системно-обусловленных связях словоформ (парадигматических и синтагматических), на поэтических тропах – сравнениях, метафорах, олицетворении. Неузуальное употребление залоговых конструкций часто самым непосредственным образом оказывается связанным с олицетворением – как предпосылкой и результатом переосмысления субъектно-объектных отношений (причинно-следственные отношения в этом случае не однонаправлены).

Залоговые сдвиги бывают основаны и на особенностях стиховой организации текста: рифменной производности грамматических неологизмов, ритмической отделенности возвратного постфикса от производящей основы в позиции стихового переноса.

Контекстуальное значение авторских залоговых словоформ становится результатом разнонаправленных словесных ассоциаций, создающих намеренную неопределенность (а значит, и синтез) конкретных значений словоформы.

Значительную роль в поэтическом смыслообразовании играют противоречия, заложенные в системе языка (в частности, несовпадение семантического и синтаксического актива и пассива, непоследовательная коррелятивность возвратных и невозвратных глаголов), нормативные ограничения на образование каких-либо форм (например, неполнота парадигмы лица для некоторых глаголов), полисемия или омонимия не только грамматическая, но и лексическая, многозначность творительного падежа, который является важнейшим компонентом пассивных конструкций.

ГЛАВА 10. СТРАДАТЕЛЬНЫЕ ПРИЧАСТИЯ НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ

Все аемые и яемые

   всем ающим и яющим:

«Что вы щиплетесь, что вы колетесь!

   как вам не ай и яй!»

   Все ающие и яющие

   всем аемым и яемым:

«А вы двигайтесь, двигайтесь!

   Ишь, лентяи-яи!»

Александр Левин

Причастия – самая синкретичная и самая динамичная часть речи в русском языке: их глагольные и адъективные свойства изменчивы, они часто переходили и переходят в другие части речи.

Страдательные причастия настоящего времени[805] в большинстве случаев стилистически маркированы как книжные, в древнерусском языке они употреблялись обычно в церковных и летописных текстах.

Такие причастия

в языке памятников древнерусской письменности были классом форм, в целом заимствованных из ст.-сл. языка, и на протяжении всей истории русского языка они остаются сугубо книжной категорией – как стилистически немаркированные закрепились только отдельные адъективировавшиеся образования (любимый, родимый, непроходимый) <…> история их по существу сводится к изменению круга глаголов, от которых данные причастия образуются (Кузьмина, Немченко 1982: 366–367).

М. В. Ломоносов высказывался весьма категорично:

От российских глаголов, у славян в употреблении не бывших, произведенные, напр.: трогаемый, качаемый, мараемый, весьма дики и слуху несносны (Ломоносов 1952: 547–548).

В современном русском языке есть немало других ограничений, рационально никак не мотивированных:

…формы на -м образуются <…> главным образом от приставочных глаголов НСВ [несовершенного вида. – Л. З.] с суффиксами вторичной имперфективации (изучаемый, осуществляемый, застраиваемый) и глаголов на -овать / -евать (цитируемый, рекомендуемый). У большей части глаголов других типов (ср. топтать, держать, учить, строить, чистить, стричь, рыть и мн. др.) их образование невозможно или затруднительно (Князев 2007: 490).

Никаких аргументов этому, кроме «весьма дики и слуху несносны», не привести. М. В. Всеволодова, указывая на системность причастий с суффиксами -им, -ем, -ом, пишет:

Фактически все причастия грамматики 1831 г. А. Х. Востокова есть и сейчас.

Вот некоторые: Есть часто пекомый лимонный кекс; Скребомый еще и неплохо рисует?; Стандартный вариант, плетомый всеми; Весь вечер, едомый комарами, я просидел возле нее; В той же первой лиге есть за уши тяномый Динамо СПб. И: Якорь, тягомый вбок канатом, оборачивается (ср.: тяга, польск. ciagnac – тянуть); Президент с железной палкой матом крыл, эмоцией трясомый; Человек, метомый страстью, всё-таки не вполне имеет возможность потакать своему пороку; Он не соразмерял теперь силу укуса и прочность грызомого; Что по этому поводу думает деромый, никому в голову не приходит поинтересоваться (Всеволодова 2013: 14)[806].

Противоречивые грамматические и стилистические значения страдательных причастий настоящего времени активно используются современной поэзией. Авторы употребляют причастия на -омый часто. Например, в контекстах рядом располагаются и рифмуются причастие несомый, сохраняющее глагольность и залоговое значение пассива, и бесспорное прилагательное невесомый:

Я к трапеции прикоснулся

и она улетела а потом

я соприкоснулся с небесным трепетом

так душа летела и тело пело

<…>

трапециевидный звук

распростерт над нами

им несомые и мы невесомые

будем продолжены

иже еси Дебюсси Равель на ухабах Баха

Константин Кедров-Челищев. «Трапеция» [807] ;

Душа моя!

Мой ангел невесомый!

При прочих равных – по небу несомый

Усилием невысказанных слов,

Не бойся звука булькающей дроби,

Рискни коснуться инородной крови,

Межзвездной речки, выпавшей из снов.

Сергей Вольф. «Душа моя, закатанная в кокон…» [808] ;

Жизнь узка и тесна, но не всякий, клянущийся Стиксом,

на обочине сна подбирается мистером Иксом,

а вороны кричат – и по миру летит невесомый

человеческий мусор, неистовым ветром несомый.

Светлана Кекова. «По холодной дороге идет человек, озабочен…» [809] ;

Осень. Сон сосен соосен несносному стону осы,

осыпям, стынущей сини, ссадинам, оседающей соли.

Как