О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного - Виницкий Илья Юрьевич

[52] Возможно, что в фантазии Ивана Народного (в середине 20-х годов заигрывавшего с большевиками) таким образом преломилась первая в истории есенинского мифа конспирологическая версия смерти поэта, сформулированная антибольшевистской рижской газетой «Слово» в статье от 5 января 1926 года: Есенин не покончил с собой, а был отравлен чекистами за то, что «очень досаждал» правительству своими «острыми сатирами на коммунистических заправил»; его последние стихи, написанные кровью, на самом деле были подделаны убийцами, а заключение о смерти сфабриковано. Составителям «Летописи жизни и творчества С. А. Есенина» не удалось обнаружить этот номер газеты в библиотеках. Изложение содержания этой публикации приводится в опубликованной на родине Народного тартуской газете «Postimees» от 6 января 1926 года (Летопись жизни и творчества С. А. Есенина. Т.  5. Кн. 2. С. 259–260). 11 октяб­ря 1926 года «Русский голос» перепечатал из «Парижского вестника» гневный отклик на эту публикацию В. Елагина, заявившего, что «свистопляска» у свежей могилы Есенина «уж очень гнусна и отвратительна» («Не впервые... (Ответ клеветникам)»). В версии Народного, как мы видим, ненавистники Есенина отравили не самого поэта (он убил себя сам), а его высокого заступника-чекиста.

[53] «Наш идеал метафизики — Время, — писал он о сути своего «космократического» учения Глиэру 12 августа 1935 года. — Наш бог — красота-искуство (sic!)» (Письма Глиэра Р. М. к Народному Ивану...)

[54] Лекманов О. А., Свердлов М. И. Есенин: биография. М., 2015. С. 359.

[55] Структуралистский анализ «современных мифов» как материализованного языка власти был предложен Роланом Бартом в знаменитых «Мифологиях» (Barthes R. Mythologies. Paris, 1957). В нашей работе не ставится задача разоблачения новых мифов, выявления их корыстной политической и экономической подоплеки. Мы полагаем, что «доверительный» подход к культурным мистификациям и обманам позволяет увидеть в них своеобразные увеличительные стекла самых разных (в том числе и не замеченных до сих пор) историко-культурных процессов и конфликтов.

[56] «Оперности» жуткой смерти Есенина, по Маркову, противостоит «подводное течение» его творчества – «смерть и все, что из нее и от нее растет», «утверждение неизбежной иной жизни после смерти» (Марков В. Ф. O русском «чучеле совы». С. 250, 252).

ПО СЛЕДАМ ГАНЬЯМАДЫ

О литературно-исторических корнях скаутского движения

Историко-приключенческий рассказ у костра

One, two, three —

Pioneers are we

Запись девятилетнего пионера Юры Виницкого на первой странице литературного альбома его матери под размытой выпиской из декадентского романса, датированной кануном Октябрьской революции

В этом научно-приключенческом рассказе мы хотим показать, как центральная тема, находившаяся у истоков англо-американского скаутского движения начала XX века, «национализировалась» и приобрела новое и уникальное значение в русском историко-ли­тературном контексте. Как известно, одним из главных навыков бой- и герлскаутов является острая наблюдательность — умение видеть и «считывать» разного рода следы и находить ключи к разгадке поставленной задачи. Подражая юным разведчикам, мы постараемся сыграть в своего рода охотничью игру и пройти по следам одного загадочного тайного общества, появившегося в бывшей столице Российской империи сразу после Гражданской войны и воплотившего дух своего фантастического (в значе­нии, которое придавал данному слову Достоевский) времени.

Героями нашей истории являются петроградские скауты и пионеры, детские писатели, организаторы молодежного движения на Западе и в России, а также отважные «дикари», их реаль­ные и вымышленные вожди, несколько одиноких волков, огнегривый лев, могучий гиппопотам и бдительные агенты ГПУ. В погоне за Непромокаемым киви-киви

В переломном на всех фронтах социалистического строительства 1929 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга бывшего скаута, писателя и организатора первых пионерских отрядов в СССР Георгия Дитриха под названием «Конец и начало: из истории детского движения в Ленинграде». Книга была посвящена, как и заявлено в ее заглавии, крушению русского скаутского движения и зарождению пионерской организации в первые годы НЭПа.

Одним из самых интригующих эпизодов в истории скаутиз­ма в Советской России, по Дитриху, было появление в Петрограде в 1921 году таинственного союза под названием «Ганьямада»:

Глава ее — вождь Гроза хабиасов. Восьмерка вождей руководит работой союзa. «Ганьямадовцы» имеют вымышленные имена: Непромокаемый киви-киви, Смеющаяся вода, Даль тумана, Голос сумерек, Русский волк, Дочь лунной долины, Неисправимая мap­тышка, Хитрая пеночка, Пестрый дятел и др. [1]

Это загадочное общество заявило об организации где-то неподалеку от Петроrрада зимнего лагеря под руководством скаутмастера по имени Остроглазый волк. «Ганьямада» также выпускала рукописный журнал «У костра вождей» (УКВ), попавший в руки Дитриху. В этом журнале помещались инфор­мация о скаутском движении, новости из дневника о зимнем лагере («лыжные вылазки за город» в подражание индейцам из культовой в скаутской среде поэмы Генри Лонгфелло «Песнь о Гайавате», переведенной Иваном Буниным) и примерная беседа «о природе „Белого клыка“» (речь здесь, очевидно, шла не об одноименном романе Джека Лондона, а о какой-то скаутской организации под этим названием). Цель союза заключалась в установлении связей с другими скаутскими организациями России [2].

Многочисленные попытки раскрыть участников этого общества не увенчались успехом. Один из известных Дитриху скаутов по прозвищу Одинокий крот почти выследил гонца союза по имени Непромокаемый киви-киви, но в последний момент хитрый гонец-лазутчик с длинным именем ушел от хвоста во дворе Технологического института. На следующий день незадачливого сыщика высмеяла в язвительном письме вождь союза Смеющаяся вода.

По мнению Дитриха, закрепившемуся в историографии русского скаутского движения послереволюционного периода, «союз Ганьямада» был мистификацией трех молодых людей, о которых нам мало что известно, — скаутмастеров Сергея Тумима, Марии Ливеровской и Романа Броссе по прозвищу Сын Волка. Сам же зимний лагерь, описываемый в журнале «У костра вождей», был плодом вымысла да и вообще «никаких патрулей скаутов при таинственном союзе не существовало» [3]. Смерть Иен-Ганьямы

Игровые экзотические прозвища вождей «Ганьямады» отражают тогдашнюю моду на «дикарство» и «индейщину», ле­жавшую в основе созданной канадским писателем Эрнестом Сетон-Томпсоном ветви скаутизма (движение «лесных братьев», описанное в его книжке «Берестяной свиток»). Так, Смеющаяся вода — это имя жены Гайаваты Миннегаги из поэмы Лонг­фелло. Длинное прозвище Непромокаемый киви-киви кива­ет в сторону популярной у скаутов романтики новозеландских маори, а по звучанию напоминает прозвище одного из героев «Песни о Гайавате», коварного и озорного духа По-Пок-Кивис. В свою очередь, гордое имя вождя Гроза Хабиасов отсылало современни­ков к переизданной в 1918 году английской «сказке с картинками» «Хобиасы», впервые опубликованной в 1912 году с яркими иллюстрациями художника Валерия Каррика. Грозой злых гоблинов, съевших старика и старушку и утащивших в лес девочку, в сказке были преданный пес Фунтик и большая собака, проглотившая монстров всех до одного [4].

Необыкновенные имена вождей «союза Ганьямада» запо­мнились читателям хроники Дитриха. Мы встречаем их в нескольких литературных и публицистических произведениях 1960–1990-х годов, посвященных концу советского скаутизма. Наиболее полно дитриховская история «Ганьямады» была воспроизведена писателем Владимиром Дмитревским в опубликованной в журнале «Нева» в 1962 году статье-очерке «У негаснущего костра», рассказывающей о первых годах пионерского движения: