Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху

1848 г., — как Лённрот может годы проводить над лексиконом и как вообще филологи находят полное удовлетворение в своей деятельности: они по большей части всегда люди спокойные, счастливые светлым рас­положением духа, общительные и добрые».

Тем не менее на народную жизнь в ее непосредственных проявле­ниях Лённрот смотрел, как мы уже убедились, гораздо более трезвы­ми глазами, чем иные его современники. Правда, одна из древней­ших иллюзий человечества, будто прошлое всегда было чем-то лучше настоящего, сказывалась иногда и в рассуждениях Лённрота. Напри­мер, в предисловии к антологии народной лирики он с тоской гово­рил о том, что «былая простота нравов и быта разрушается год от го­да, уступая место внешней мишуре», и что старомодные, но «доброт­ные суконные кафтаны» все чаще сменялись «дрянными сюртука­ми». Но вместе с тем Лённрот — в отличие от безоговорочных сто­ронников патриархальной старины — отдавал себе отчет в том, что отрицать историческое развитие бессмысленно, нужно только, что­бы оно было действительно разумным движением вперед. Он не хо­тел оказаться в числе тех, «кто, не постигнув своей эпохи, косо погля­дывает на все, что не напоминает ему о былых временах». У каждой эпохи, писал Лённрот в том же предисловии к «Кантелетар», есть «свой характер, своя жизнь, своя сущность, и былое нельзя вернуть назад, на какой бы веревке его ни тянули. И мы говорим это не для того, чтобы восхвалять настоящее перед прошлым, а лишь в назида­ние тем, кто вечно печалится, глядя, как валится наземь старая ель, и не понимает того, что из молодого побега, если не затоптать его, мо­жет вырасти новое дерево».

Только с ретроспективным и идеализированным взглядом на прошлое нельзя было создавать новую культуру — она должна вырас­тать из ценностей прошлого, подобно новому дереву.

В юбилейном «Альманахе» Лённрот опубликовал статью «Кре­стьянские поэты в Финляндии». В ней речь шла о сатирических песнях, сочиняемых в народе на местную «злобу дня». Само обра­щение Лённрота к сатирическим песням было примечательным, учитывая, что в финской критике тогда вообще не говорилось о са­тире применительно к народной поэзии, она считалась чуть ли не идиллической, в некотором смысле даже «досоциальной» из-за сво­ей архаичности. Лённрот же в статье исходил из того, что крестьян­ская сатирическая поэзия — это явление сословного общества, для ее понимания требуется прежде всего знание условий народной жизни. «Для большей части читателей, — писал Лённрот, — руны эти должны много терять не только оттого, что при переводе про­падает в значительной степени острота и колкость их, но и оттого, что в самой Финляндии высшие сословия слишком мало знакомы с бытом, нравами и понятиями наших поселян». В качестве приме­ра Лённрот указывал, что выражение «удить рыбу» в песнях содер­жит в себе ироническую насмешку, потому что в глазах крестьяни­на сидеть с удочкой в руках — господское занятие, сами крестьяне ловят рыбу иначе и не забавы ради.

Остановимся еще на одном моменте, связанном с восприятием «Калевалы» самими финнами, современниками Лённрота. В услови­ях, когда в Финляндии спорили о том, есть ли у финнов своя нацио­нальная история, и когда собственная историографическая наука ед­ва только зарождалась, «Калевала» в качестве поэтической летописи воспринималась как некая замена летописи исторической. «Калева­ла» была свидетельством того, что у финнов тоже была своя самобыт­ная история, что их исторические корни уходят в глубокую древ­ность. В сущности, так понимал это и Лённрот. Такая мысль прохо­дила уже в предисловии к «Калевале» 1835 г., а в предисловии ко вто­рому изданию он выразил это еще отчетливее: «Твердо памятуя о том, что для финского народа и его языка, пока они будут существо­вать на свете, эти руны навсегда останутся древнейшим и своеобраз­нейшим их свидетельством, составитель книги попытался тщательно и бережно, в меру своего умения, связать руны общей последователь­ностью, собрать в единое целое все, что в них повествуется об обыча­ях и событиях минувшего времени».

На годичном собрании Общества финской литературы 16 марта 1836 г. его председатель Ю. Г. Линеен в своей речи выразил некий об­щий взгляд на историческое значение «Калевалы». Подчеркнув, что она впервые придала финской словесности «почти европейскую из­вестность», он продолжал: «Можно без преувеличения сказать, что только теперь наша литература выходит из своей колыбели. Обладая этими эпическими рунами, Финляндия с возмужавшим самосозна­нием научится понимать и свое прошлое, и свое будущее духовное развитие. Она вправе сказать себе: «У меня тоже есть история!» Лин­еен был уверен, что в истории финской литературы «Калевала» зай­мет основополагающее место и что ее будут читать в финских шко­лах, когда они возникнут. «Народная поэзия должна стать средством образования народа», — утверждал Линеен.

Конечно, историзм «Калевалы» в качестве исторической лето­писи понимался уже тогда весьма по-разному. Наиболее глубокое истолкование ее исторического содержания, наряду с М. А. Кастреном, дал в своих статьях середины 1840-х гг. Роберт Тенгстрём, молодой философ младо гегельянского направления. Но к нему мы обратимся чуть позже в связи с расширенной редакцией «Калева­лы» 1849 г.

ЛИРИЧЕСКАЯ АНТОЛОГИЯ «КАНТЕЛЕТАР»

Слово «Кантелетар» является производным от «кантеле» — под­разумевается Дочь кантеле, муза-покровительница песен и игры на этом старинном народном музыкальном инструменте.

Относительно того, является ли слово «Кантелетар» по своему происхождению народным или же это новообразование Лённрота, исследователи не выражают определенной точки зрения. Не ис­ключено, что Лённрот услышал его от рунопевцев. Аналогичные по своей структуре слова были зафиксированы собирателями рун, например: Куутар (Дочь луны), Пяйвитар (Дочь солнца), Луоннотар (Дочь природы), Туонетар (Дочь Туонелы, царства мертвых) и т. д. Суффикс «тар» означает женский род и в фольклоре придает слову магический оттенок, отчасти оно становится именем собст­венным — волшебная покровительница и помощница чего-то и кого-то.

Первое издание «Кантелетар». 1840 г.

Сборник «Кантелетар» вышел в 1840—1841 гг. тремя выпусками-книгами. Первые две книги включали лирические песни, третья — народные баллады, причисляемые обычно к лироэпическому жан­ру. От архаической (языческой) эпики они отличаются тем, что бал­лады — это уже фольклор Средневековья, хотя некоторые сюжеты в третьей книге «Кантелетар» и являются более древними. Всего в сборнике, в основном его тексте, 652 песни (22 201 стих) и вдобавок некоторые песни приводятся в предисловии. Ко всем трем выпус­кам-книгам было общее приложение, включавшее около 4300 сти­хов из разных вариантов.

В предисловии Лённрот сообщал, что материалы к сборнику он накапливал свыше десяти лет, то есть в результате всех его фольклор­ных