Как не надо писать. От пролога до кульминации - Дмитрий Владимирович Миропольский

становится тот, кому она действительно нужна; тот, кто хочет узнать что-то новое и не боится похрустеть мозгами; кто готов пройти с автором от первой до последней страницы; кого устроят стиль, слог и манера изложения, а главное — смыслы, заключённые под обложкой.

«Всё должно быть изложено так просто, как только возможно, но не проще», — рекомендовал Альберт Эйнштейн.

Объяснять очевидные вещи — напрасный труд: умному не надо, дураку бесполезно, а влюблённому в собственную точку зрения — бессмысленно…

…и всё же стоит попытаться, помня замечание Маяковского: «Дыра в ушах не у всех сквозная — другому может запасть».

Что в итоге?

Ещё несколько «ошибок выжившего»:

№ 7 — писать так, чтобы под культурой понималась не цивилизация в её различных формах, а что-то другое;

№ 8 — писать для массы примитивных читателей, если хочется заниматься настоящей литературой;

№ 9 — писать для всех читателей сразу.

Не надо писать так, чтобы ценности цивилизации подменялись варварской псевдокультурой.

Не надо писать книгу, которая ничему не учит, никак не изменяет читателя и ничего не прибавляет к его опыту.

Не надо писать поспешно, даже если возникает необыкновенная лёгкость в мыслях: «Служенье муз не терпит суеты», — предупреждал Пушкин.

Не надо писать того, о чём настоящему писателю не хочется говорить, потому что слишком легко говорить.

Не надо писать, как все: это лишь умножит и без того запредельное количество тусклых, безликих, однообразных текстов.

Не надо писать, пытаясь угодить всем: у каждого автора непременно найдутся свои читатели.

«Господа, сегодняшний вечер — великий пролог к новой исторической пьесе», — говорил персонаж пьесы Михаила Булгакова «Дни Турбиных»…

…а здешним прологом, начатым в древнегреческой традиции ab ovo или в старой русской — от печки, открываются рассуждения о пути автора к созданию по-настоящему хорошей книги.

Акт первый

Экспозиция

Остроумец Франсуа Рабле писал против правил — так не надо было писать в эпоху Ренессанса. И как раз поэтому его сочинения, изумлявшие современников, сделались одной из основ современной европейской литературы.

Среди множества рискованных пассажей в сатирическом романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» можно встретить и такой:

⊲ Отказавшись от длинных предисловий и подходов, коими обыкновенно пользуются заядлые постники, не вкушающие мяса, и воздыхатели, довольствующиеся созерцанием предмета страсти, в один прекрасный день он прямо ей объявил:

— Сударыня! Это было бы в высшей степени полезно для страны, приятно для вас и почётно для всего вашего рода, а мне требуется всего лишь ваше согласие от меня зачать.

Антикоучинг прост и откровенен, как персонаж Рабле, поэтому первым делом разрушает иллюзии, начиная с главной.

О деньгах

Коучи уверяют, что даже новичок, научившийся писать, как надо, вскоре получит золотые горы. Это «ошибка выжившего» № 10. Застарелое заблуждение родом из XIX века, когда финансовых успехов добивались, к примеру, Пушкин и Чехов. Соблазнительно примерить на себя их лавры в литературе, но что касается гонораров…

Как это было у Пушкина?

Потомок старинного дворянского рода, обладатель бойкого пера, Александр Сергеевич Пушкин считается первым российским профессиональным литератором. Исследователи утверждают, что за семнадцать лет писательства ему выплатили гонораров на 255 180 рублей ассигнациями, в среднем по 15 000 рублей в год. Много это или мало?

Для сравнения: выпускник Царскосельского Лицея, определённый в Коллегию иностранных дел, коллежский секретарь Пушкин получал 700 рублей в год, как и другие чиновники Х класса по Табели о рангах.

Современники считали, что достойно содержать семью в столичном Санкт-Петербурге может чиновник на должности не ниже директора департамента, получающий 6000 рублей в год (3000 рублей жалованья и 3000 так называемых столовых).

Пять рублей — цена первого издания романа «Евгений Онегин» целиком в одной книге. За сотню крымских устриц тогда спрашивали по восьми рублей, за сотню английских — по двенадцати. От восьми до двенадцати рублей стоила бутылка шампанского «Вдова Клико» или «Моёт»; за четыре рубля продавали бутылку мадеры. Немец-коммерсант присмотрел в поэме «Бахчисарайский фонтан» строку «Яснее дня, чернее ночи» — и за невероятные пятьдесят рублей купил её у Пушкина для рекламы обувной ваксы.

Сам поэт в стихотворном разговоре с книгопродавцем обмолвился:

Я время то воспоминал, Когда, надеждами богатый, Поэт беспечный, я писал Из вдохновенья, не из платы…

Книгопродавец не стал возражать:

Прекрасно. Вот же вам совет; Внемлите истине полезной: Наш век — торгаш; в сей век железный Без денег и свободы нет…

Чуть дальше он продолжает:

Постыло вам и сочиненье. Позвольте просто вам сказать: