Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху

Николаевском соборе произ­носились торжественные речи — на латыни, на шведском и на рус­ском языках. Студенты исполняли хоровую музыку, в том числе «Боже царя храни» по-шведски. В течение четырех дней на факуль­тетах университета длились докторские промоции, коснувшиеся и гостей. Степени почетного доктора Хельсинкского университета были удостоены П. А. Плетнев и поэт В. А. Жуковский (отсутство­вавший на юбилее). Наконец, были встречи в более узком друже­ском кругу, включая встречи литераторов-гуманитариев. Добавим, что в Хельсинки в дни юбилейных торжеств находился также небе­зызвестный русский писатель Ф. Булгарин, однако в число офици­альных гостей он не входил, и Грот с Плетневым старались вообще не общаться с ним.

Обобщая свои впечатления, Грот писал: «Чудны были праздне­ства Александровского университета в 1840 году, и на всю жизнь за­печатлелись они в памяти всех присутствующих. Никто не мог рав­нодушно смотреть на эти торжественные обряды, под блеском ко­торых для мыслящего зрителя скрывается столь глубоко поэтиче­ское значение». На празднике науки «всего драгоценнее были ис­кренние чувствования братства и взаимного уважения, которыми она среди описанных торжеств соединяла радушных хозяев и при­знательных гостей».

Дружескую встречу финских и русских литераторов П. А. Плетнев описал в «Современнике» следующим образом: «Посреди велико­лепных праздников университета русские литераторы, находившие­ся в Гельсингфорсе, почли за долг свой отплатить финляндским ли­тераторам угощением, хотя скромным, но тем не менее радушным и искренним. 7(19) июля, в воскресенье, накануне промоции магист­ров, они, числом семь человек, пригласили на обед такое же число гостей. Само собою разумеется, что Франсен, Рунеберг и Лённрот должны были своим присутствием украсить это маленькое собрание. Языки латинский, русский, немецкий, шведский, французский и да­же финский звучали в небольшом зале».

Обратим внимание на это «даже финский» — весьма характер­ный исторический штрих: в ту пору и впрямь могло показаться удивительным, что в образованном кругу в финской столице зву­чал «даже финский» язык. Можно быть уверенным, что по-фински на том обеде говорил (наверное, с улыбкой) именно Лённрот, а с русской стороны, возможно, Грот. Правда, основные занятия Гро­та финским языком были еще впереди, но ведь он мог уже тогда поупражняться для пробы. В первом же своем письме к Лённроту в Каяни (от 24 октября 1840 г.) Грот заверял его в своих стараниях: «До меня дошел слух, что к Рождеству мы будем иметь удовольст­вие видеть тебя здесь в Хельсинки, и было бы счастьем не обма­нуться в наших надеждах. Может статься, я встречу тебя тогда не­сколькими финскими приветствиями — ведь Кастрен помогает мне изучать финский язык. Тем усердней я буду стараться теперь, будучи удостоенным чести быть членом Общества финской лите­ратуры».

Взаимному изучению языков помогали книги и журналы, ко­торые Лённрот и Грот посылали друг другу. В письме от 29 марта 1843 г. Грот поблагодарил Лённрота за целый том финских посло­виц, доставленных через Раббе: «Мне очень приятно было полу­чить этот знак твоего воспоминания обо мне. Душевно жалею, что до сих пор не могу еще разбирать хорошенько финской грамоты; однако же надеюсь, что когда-нибудь обстоятельства позволят вы­учиться понимать все то, что собрано твоими неутомимыми тру­дами».

В дальнейшем Грот иногда включал в свои письма к Лённроту начальные финские фразы, потом переходил на шведский язык и наконец на русский с шуткой: «Нельзя было обидеть русский язык там, где рядом стоит шведский и финский» (письмо от 1 декабря 1843 г.). А впоследствии, в 1847 г., Грот написал Лённроту письмо по-фински и получил следующий похвальный ответ: «Я не хотел ве­рить своим глазам, когда увидел из твоего письма, насколько хоро­шо ты выучился финскому языку. Ты пишешь лучше, чем многие из наших здешних, привыкших к финскому языку с детства. В твоем письме ошибок очень мало, и к тому же пустых, их не стоит и считать. Если ты не расстался с намерением провести лето в деревне для практики в разговорном финском языке, то я тебе теперь смогу порекомендовать другое, по-моему, весьма подходящее место — приходское село Лянкемяки<...> Здесь ты прекрасно научился бы говорить по-фински, а заодно смог бы попрактиковаться в разговоре и на других языках».

Приведем еще один любопытный эпизод, характеризующий о ношения Грота с финскими коллегами. В письме к Плетневу от мая 1844 г. Грот рассказывал, что накануне вечером в гостях у не были Кастрен, Лённрот, Готлунд и лектор русского языка Барановский, и добавлял: «Лённрот играл на кантеле и пел малороссийские песни на мелодии финских». Плетнев удивленно спрашивал в ответном письме: «Разве Лённрот уже выучился и по-малороссийски?», на что Грот пояснял: «Лённрот понимает в малороссийских песнях то, что сходно с русским языком».

На упомянутом дружеском обеде Грот прочитал специально со­чиненное им к случаю стихотворение, которое начиналось строка­ми:

Сыны племен, когда-то враждовавших, Мы встретились как старые друзья На празднествах наук, толпы созвавших В гостеприимные сии края. И не давно ль божественные музы Нас подлинно сроднили меж собой? Привет же вам! Скрепим святые узы: Кто чувствами возвышен, тот нам свой. Здесь, на конце России исполинской. Мы руку жмем вам ныне от души, Вам, украшенье старой ветви финской, Развившей сладкие плоды в тиши. Меж сих плодов сияет цвет душистый, То песен дар, излитый в ваш народ, Чтоб радостней являлся брег скалистый, И черный бор, и бледный неба свод.

Вслед за статьей Грота в «Альманахе» было напечатано большое стихотворное послание поэта Ф. М. Франсена с той же сквозной мыслью: после долгой шведско-русской исторической вражды долж­ны процветать мир, просвещение, культура. В русском переводе к концу были такие строки:

Ныне росс, эстонец, швед и финн Звон и чаш, и голосов сливают, И у всех желание одно — Дружно жить в свободном царстве мысли.