Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями - Николай Дмитриевич Александров

как хотите, этот фильм как-то днем показали по телевизору. Я посмотрел его еще раз, из любопытства: удастся ли вспомнить, почему этот фильм произвел на меня такое сильное впечатление в детстве. И внезапно весь сюжет романа, вся его структура словно ясно открылись мне: это должна быть готическая комедия, можно взять одно английское семейство и использовать его в качестве символа всего британского истеблишмента, правящего класса. Понимаете, тон, персонажи, структура романа — все это было уже запечатлено в этом фильме и в моих воспоминаниях об этом фильме, в воспоминаниях о том, насколько он меня в свое время поразил. Вот откуда, по сути, берутся романы — из сочетания памяти, идей по части сюжета и формы, но кроме того — и это не менее важно, — из совпадений, из того, что в один прекрасный день попалось тебе на улице, в книге, в газете, в телепрограмме.

Почему вы взялись за биографию Богарта и Стюарта?

Тогда я не знал… Я написал три биографии; одна — настоящая биография, серьезная, вот эта книга о Б. С. Джонсоне, британском авторе экспериментальных романов, о котором мне многие годы хотелось написать. На нее у меня ушло восемь или девять лет. Пожалуй, это одна из моих самых… в каком-то смысле, этой книгой я горжусь больше всего. Ну, а эти две книги, о Хамфри Богарте и Джеймсе Стюарте, их я написал по заказу, потому что тогда мне нужны были деньги. Что хорошего я могу про них сказать? Я поклонник Богарта и Джеймса Стюарта, писать эти книги было интересно. Кроме того, интересной задачей было правильно построить повествование, сжать чью-то жизнь до размеров ограниченного пространства — мне надо было уложиться в тридцать тысяч слов. Я воспринимал эту работу как практическое упражнение, как возможность написать о своих любимых фильмах в эссеистическом стиле, но это — не те книги… не то, о чем я часто задумываюсь.

Когда вы впервые столкнулись с творчеством Джонсона?

Я впервые открыл для себя Б. С. Джонсона, когда учился в университете. В то время я много читал Беккета — романы Сэмюела Беккета. Я уже не раз говорил, что открытия, которые человек делает в этом возрасте, поражают его сильнее всего; это те впечатления, которых позже уже не испытать заново. Я был одержим романами Беккета, сума по ним сходил. И вот однажды я увидел в магазине книгу автора по имени Б. С. Джонсон, о котором прежде никогда не слышал. Прямо на обложке была цитата из Сэмюела Беккета. Мне это показалось очень необычным — писателей, которых Беккет публично вот так хвалил, найдется немного. Мне стало очень любопытно, кто такой Б. С. Джонсон, и я купил книгу. Называлась она «Двойная бухгалтерия Кристи Малри» (Christie Malry's Own Double-Entry). Это замечательный роман — очень странный, отчасти пугающий, но прекрасный роман. Там речь о терроризме, о человеке, который считает, что общество настолько несправедливо и неправильно устроено, что для его улучшения годится любое насилие. До того я никогда не читал ничего подобного. И потом, меня поразила мысль о том, что этот писатель, как я узнал, всего десять лет как умер, а его книг уже было почти не достать. Я решил, что его окружает некая тайна: кто он был, почему его так быстро забыли, что с ним произошло, почему он покончил с собой. В то время найти информацию о Б. С. Джонсоне было очень трудно — интернета не было. Я читал его книги, когда удавалось их раздобыть — порой за большие деньги. Он настолько меня заинтересовал, что я понял: единственный способ как следует разузнать о нем — самому что-нибудь о нем написать. Тогда я связался с его родственниками, попросил разрешения взяться за биографию, и через несколько лет они согласились. Я понимал, что Б. С. Джонсон интересен мне, поскольку проза его экспериментальна, а авторов, пишущих экспериментальную прозу, в Британии немного. При этом его эксперименты были довольно… довольно смелыми. Они касались формы книг, самих книг как предметов. По его настоянию издатели вырезали в страницах его книг дыры, чтобы через них можно было прочесть о дальнейшем развитии событий. А как-то он уговорил издателей выпустить книгу в коробке, с непереплетенными главами, чтобы их можно было перетасовать, как колоду карт, и читать в каком угодно порядке. Опять-таки, двадцатилетним студентом я находился под сильным впечатлением от этих идей, считал их радикальными, интересными, необычными, тем-то они меня и привлекали. Позже, все больше читая его и размышляя, я понял, что интересен Б. С. Джонсон был не этим. По-настоящему интересно было, пожалуй, то, как он сочетал свои идеи — что книги должны быть оригинальны по форме, что их постоянно нужно изобретать заново, — то, как эти идеи (их можно скорее назвать европейскими, а не британскими) сочетались у него с британским социальным реализмом. Если вчитаться в его книги, то видишь, что на самом деле он описывает, основываясь целиком на личных чувствах, историю жизни определенной части британского рабочего класса в 30-е, 40-е, 50-е и 60-е годы. Поэтому книги его интересны как документы об истории общества, не только как эксперименты. Знаете, я считаю его писателем уникальным, писателем потрясающим, писателем замечательным, если не великим. Мне хотелось узнать о нем как можно больше — все, что только удастся.

Вы испытывали влияние экспериментальной прозы Джонсона?

Я люблю романы гораздо сильнее, чем их любил Б. С. Джонсон. Он загнал себя в угол — романист, ненавидящий роман как литературную форму. Если поставить себя в такое положение, то жить очень тяжело. В общем, все его книги — результат этого. Ему бы писать поэзию или пьесы, что он и делал, но без успеха. В каждой из книг он словно ставит перед собой задачу: так, я хочу рассказать такую-то историю; мне никуда не деться от этой ужасной, сковывающей, неудобной формы — романа, которая досталась мне от писателей предыдущих поколений; как мне из нее вырваться, как сбежать от нее? Читать любую из его книг — все равно что наблюдать за животным, которое пытается выбраться из клетки. Я совсем не похож на него — я романы люблю. На мой взгляд, возможности, которые открывает перед тобой роман как форма, бесконечны, неограничены. С романом можно сделать все что угодно, и для этого необязательно нарушать его границы столь радикально, как это делал Джонсон. В общем, хотя я нахожу те вещи, которые он пытается сказать в своих книгах, очень интересными и увлекательными и мы, как мне кажется, обладаем сходными, где-то пессимистичными, взглядами на мир