Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы - Екатерина Евгеньевна Дмитриева

Плетневу от 6 февраля 1842 года, говоря о тех изменениях, которые он предполагает внести в текст первого тома:

…когда сравню сию первую часть с теми (курсив мой. – Е. Д.), которые имеются быть впереди…

Впрочем, когда М. П. Погодин в 1841 году анонсировал скорое завершение работы над тремя томами («Гоголь написал уже два тома своего романа „Мертвые души“. Вероятно, скоро весь роман будет кончен, и публика познакомится с ним в нынешнем году»[303]), то Гоголь гневно опроверг эти сведения:

…никогда и никому я не говорил, сколько и что именно у меня готово, и когда, к величайшему изумлению моему, напечатано было в «Москвитянине» извещение, что два тома уже написаны, третий пишется и все сочинение выйдет в продолжение года, тогда не была даже кончена первая часть (письмо Шевыреву от 16 (28) февраля 1843 г.; см. также с. 17 наст. изд.)

Вместе с тем намеки на то, что первый том должен иметь продолжение в виде не только второй, но и третьей части, а также прямые высказывания на этот счет мы находим уже в упоминавшемся нами ранее тексте одиннадцатой главы первого тома поэмы:

…две большие части впереди – это не безделица[304].

Вспомним также слова самого Гоголя в статье «Предметы для лирического поэта в нынешнее время» (1844):

О, если б ты мог сказать ему (читателю. – Е. Д.) то, что должен сказать мой Плюшкин, если доберусь до третьего тома «Мертв<ых> душ»![305]

Были ли то намеки самого Гоголя в первом томе «Мертвых душ» и в его частной переписке на характер продолжения поэмы или еще какие-то нам неизвестные нам свидетельства, но очевидно, что не только второй том «Мертвых душ», о работе над которым все же имелись достоверные сведения, но также и гипотетический третий том поэмы стал предметом обсуждения современников и тем самым фактом литературной жизни.

По выходе первого тома М. Г. Карташевская спрашивала С. Т. Аксакова:

Еще скажи мне, написаны ли уже другие две части «М<ертвых> д<уш>» и скоро ли мы можем надеяться прочитать их? Что будет в них, как выше всякого выражения будет то удовольствие, которое обещает он нам! Как велики должны быть наши надежды, когда он сам объявляет, что явятся чудные образы и все повергнется в прах (письмо от 6 июня 1842 г.)[306].

А 3 июля 1842 года Аксаков задает тот же вопрос уже непосредственно Гоголю:

Прочту ли я остальные части «Чичикова»? Доживу ли я до этого счастья?[307]

Полгода спустя уже в утвердительно-вопросительной форме он возлагает все надежды на третий том:

…ведь мы не знаем, такое ли содержание второго тома, чтоб зажать рот врагам вашим? Может быть, полная казнь их заключается в третьем томе?.. (письмо от 8 февраля 1843 г.)[308].

После знакомства с сохранившимися главами второго тома «Мертвых душ» высказывалось также мнение, что главы третьего тома были начаты Гоголем еще при жизни и что найденная последняя глава, традиционно именуемая то пятой, то заключительной, могла относиться именно к третьему тому.

В дальнейшей рецептивной истории «Мертвых душ» представление о первоначальном трехчастном замысле поэмы получило право гражданства в основном благодаря эффектному сопоставлению замысла гоголевской поэмы с архитектоникой «Божественной поэмы» Данте[309]. Но для нас важно то, что мысль об ожидавшем в дальнейшем гоголевских героев «просветлении», преображении душ человеческих и наступлении Царства Божьего, о котором сохранившийся текст второго тома давал пока еще слабое представление[310], связывалась именно с томом третьим, условным Дантовым Раем, куда из первого и второго томов, по всей видимости, должны были попасть Чичиков, Плюшкин, Тентетников, Улинька и Хлобуев.

Но об этом мы поговорим несколько позже.

Труд, порученный Шевыреву

Вопрос о судьбе второго тома «Мертвых душ» стал одним из наиболее остро обсуждаемых после смерти Гоголя. Многие возлагали, как уже было сказано выше, надежду на С. П. Шевырева, считая поначалу, что у него могла все же сохраниться беловая рукопись тома, якобы утраченная. Кроме того, поскольку наибольшее число глав («более половины 2-то тома») Гоголь прочел именно ему, друзья считали, что именно он сможет по памяти восстановить содержание (см. письмо В. А. Жуковскому А. И. Кошелева от 26 февраля 1852 г.; см. также с. 125–126 наст. изд.).

Как бы то ни было, но именно Шевырев – еще до обнаружения рукописей Гоголя – думает получить от наследников доверенность на распоряжение оставшимися после его смерти бумагами. О том, что думали по этому поводу сами наследники, дает некоторое представление письмо М. И. Гоголь М. П. Погодину от 24 марта 1852 года:

Я рассудила не писать еще ни о чем к Степану Петровичу Шевыреву. Пусть он делает, что хочет. Я так теперь пишу, что трудно и понять, а когда нужна доверенность, пусть потрудится прислать, и мы подпишем; только я бы желала знать, какие сочинения печатать, прежние или новые какие? Не Мертвые ли души 2‐й том, из которых первую главу он читал нам в <Кагарлыке>[311].

По-видимому, переговоры продолжались около двух месяцев, потому что в перечне «Бумаги, касающиеся Гоголя и издания его сочинений», датируемом около 2 мая 1852 года (возможно, 7 мая[312]), С. П. Шевырев делает пометку, свидетельствующую, что доверенности у него пока еще нет, но он надеется ее получить:

Чтобы приступить к изданию того, что оставил после себя покойный, я должен также получить от его наследников доверенность на полное распоряжение оставшимися его бумагами. Та же сумма, которая будет выручена скоро по издании 4‐х томов его сочинений, может послужить к изданию того, что осталось[313].

Более подробную информацию мы находим в составленной С. П. Шевыревым «Записке о печатании Сочинений покойного Н. В. Гоголя и о сумме денег, им на то оставленной»:

Необходимо также для продолжения дела, чтобы родные Николая Васильевича, имеющие право на наследство его имением и, следовательно, по закону пользующиеся 25-летним правом печатания его сочинений в свою пользу, прислали мне полномочную доверенность на то, чтобы распоряжаться изданием его сочинений по моему благоусмотрению и доброй воле и отсылать им только отчет и доход. Как трудился я в этом отношении для покойного при жизни его, так не откажусь потрудиться и для семейства его. <…> Теперь ни сочинений его, ни Мертвых