Вдохновленные розой - Светлана Глебовна Горбовская

Роза в расцвет структурализма, а также в эпоху постмодернизма, появляется только в лирической поэзии в основном как многовековой символ красоты, любви, обращения ко всему вечному и древнему. Роза, можно сказать, теряет оттенок авторской индивидуальности и превращается в штамп. Зато ее изучают, препарируют, разбирают на кусочки. Она становится предметом глубокого анализа выдающихся ученых-литературоведов.

Стоит отметить, что образ розы начинает вызывать интерес у исследователей литературы и изобразительного искусства еще во второй половине XIX в. Именно в тот период выходят из печати первые научные или научно-популярные труды, рассказывающие об истории семантики розы, о ее происхождении, о месте этого цветка в живописи, поэзии, различных литературных текстах. Роза также исследуется в мифах и легендах, в геральдике, в религиозных и культовых традициях. Подобные работы появлялись и раньше, но в основном как часть больших трудов о растениях вообще (например, «Естественная история» Ж.-Л. де Бюффона или «Литературная ботаника» Ф. де Жанлис)42.

Однако именно в 1950-е и 1980-е гг. данная тема вызывает особенный интерес у исследователей всего мира и порождает большое число очень интересных, подробных и глубоких трудов. Изучается история розы в литературе античности и Средних веков, в романтизме, в символизме, в поэзии Серебряного века. Анализируется образ розы в произведениях определенных авторов. Среди исследователей розы Ю.М. Лотман, Д. С. Лихачев, В. Н. Топоров, М. Л. Гаспаров, В.А.Дынник, В. М. Жирмунский, Ф. Найт, М. Пастуро, Н. В. Забабурова и др. О розе пишут Ролан Барт в «Мифологиях» и Жерар Женетт в «Фигурах» («Злато падает под сталью»).

Немалую роль в вопросе о негласном запрете на розу в литературе сыграл итальянский филолог и философ-постмодернист Умберто Эко. В свой культовый детективный роман, стилизованный под средневековую рукопись, «Имя розы» (1980) он вставил следующие строки на латыни: «Роза при имени прежнем, с нагими мы впредь именами» («Stat rosa pristina nomine, nomina nuda tenemus»)43. Название, носящее неопределенный характер, и данная фраза вызвали множество вопросов у читателей.

У. Эко пришлось написать эссе «Заметки на полях “Имени розы”» (1983), которое стало, возможно, еще более популярным, чем сам роман. В эссе автор заявил, что само название романа подразумевает тайну и ее же отсутствие. Все и ничего. Высказывания У. Эко о розе, по сути, продолжают цепочку фундаментальных философско-категориальных «концов» и «смертей» XX в.: Бога (Ницше), красоты (Пикассо, Маринетти, Магритт), истории и человека (Фукуяма). Эко пишет: «Заглавие “Имя розы” возникло почти случайно и подошло мне, потому что роза как символическая фигура до того насыщена смыслами, что смысла у нее почти нет роза мистическая, и роза нежная жила не дольше розы, война Алой и Белой розы, роза есть роза есть роза есть роза, розенкрейцеры, роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, rosa fresca aulentissima. Название, как и задумано, дезориентирует читателя. Он не может предпочесть какую-то одну интерпретацию. Даже если он доберется до подразумеваемых номиналистских толкований последней фразы, он все равно придет к этому только в самом конце, успев сделать массу других предположений. Название должно запутывать мысли, а не дисциплинировать их»44 (пер. Е. Костюкович, курсив наш – С. Г.). Может возникнуть предположение, что его высказывание о потере смысла розы близко тому, о чем писал Борхес в «желтой розе», но это совсем не так. Борхес писал о том, что поэт не достоин розы, а Эко – о том, что роза стала недостойным объектом для размышлений. Стерлась, исчерпала себя.

У. Эко перечисляет в этом эссе практически все коннотации, связанные с розой, за которыми и мы проследили в нашей книге. Их, безусловно, намного больше. И станет намного больше. Несмотря на точку зрения о том, что «роза утратила свой смысл», о том, что все уже написано о ней, она продолжает свой путь.

Розы в творчестве писателей рубежа XX–XXI веков

В литературе самых последних лет образ розы опять востребован. Речь вновь идет о двух основных коннотационных и ассоциативных полях:

– цветок, символизирующий великое прошлое человечества, старые ценности, весь колоссальный семантический архив розы;

– роза в окружающей действительности.

Новейшей в использовании образа розы в литературе последних десятилетий можно назвать коннотацию возвращения или возрождения. Розу как будто пытаются вывести на первый план и очистить от клейма лирического штампа.

Стоит отметить, что реромантизация розы началась еще на стыке столетий. Например, в 1985 г. в знаменитой экранизации «Приключений Шерлока Холмса и доктора Ватсона» британской телекомпании Granada Television был сделан акцент на розе как на символе Британии и английской монархии. Более того авторы, возможно, интуитивно, ненамеренно, но указали на общую тенденцию возвращения современного художника, творца к искренности, к романтизму – на эту тенденцию в 1993 г. прямо обратил внимание американский писатель Д.Ф. Уоллес в своей знаменитой статье о современном ему телевидении45. В британском фильме эпизод с цветком, описанный А. Конан Дойлем, авторы обыграли сценой сосредоточения прагматика Холмса (роль исполнял Джереми Бретт, серия «Морской договор») на хрупкой прекрасной розе. Она стала в фильме символом чуда, посланником провидения, которое является единственным средством распутывания самых загадочных головоломок, когда логика и дедукция бессильны. Дж. Бретт произносит при этом следующий канонический монолог из рассказа Конан Дойла: «Ах, какая прелестная роза!.. Нигде так не нужна дедукция, как в религии… Логик может поднять ее до уровня точной науки. Мне кажется, что своей верой в Божественное провидение мы обязаны цветам. Все остальное – наши способности, наши желания, наша пища – необходимо нам в первую очередь для существования. Но роза дана нам сверх всего. Запах и цвет розы украшают жизнь, а не являются условием ее существования. Только Божественное провидение может быть источником прекрасного. Вот почему я и говорю: пока есть цветы, человек может надеяться»46 (пер. Д. Жукова).

Дж. Бретт в роли Холмса

В стихотворении в прозе «Штокроза это штокроза обыкновенная…»47 (1990) бельгийский поэт Филипп Жаккотте оплакивает вечную «заморскую розу» (розу без шипов, или Rose tremiere). Он вспоминает, как в былые времена этот цветок был символом далекого счастья, поиска истины или любви. Сегодня же это сорняк, затерявшийся в траве. Человек, не задумываясь, бьет его ногой, когда спешит по делам. Роза без шипов превратилась в passe rose, в банальную мальву.

В другом произведении Жаккотте вспоминает о вечном величии розы, о ее непреходящем драматизме. В стихотворении «Этой ночью» (1990) возникает, на наш взгляд, совершенно новый, доселе неизвестный образ розы. Он, возможно, задумывался автором как взорванная «небесная роза» Данте, но в итоге был создан пусть страшный, но никем ранее не выведенный лик розы.

Поэт описывает мир на пороге ядерной катастрофы или какого-то глобального коллапса, который может произойти в любой момент.