Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

мощностей. Может быть, этот перепад и вынуждает коллег-критиков быть снисходительнее, чем следовало, к упомянутым и не упомянутым мною участникам литературных бегов и забегов, игр и игрищ. А в остальном – другом – и многом – совпадения и переклички. Иногда смешные, иногда поразительные.

Вызовем литературно-критический голос оттуда, из первого десятилетия века XX (этот голос, голос Корнея Чуковского, ровесника Валерии Пустовой, явственно слышен благодаря собранию сочинений в 15 томах, предпринятому издательством «Терра» как раз в 2000-е годы):

«Вот пришло, наконец, “их” царствие, спасайся, кто может и хочет!

Но вдруг они (публика. – Н. И.) загоготали, и я, очнувшись, увидел, что слушают меня тоже они… царствие готтентотов пришло».

И тем не менее, несмотря на готтентотов, в 1908 году К. Чуковский выпускает сборник «От Чехова до наших дней», в который включены «литературные портреты и характеристики» многих из перечисленных мною поэтов и прозаиков, плюс Куприна, А. Каменского, Б. Зайцева; о Леониде Андрееве выпускает отдельную книгу. Пишет К. Чуковский обо всем и обо всех, порой несправедливо, но – какое обширное, какое богатое расстилается перед ним литературное поле! Вот заметка «О короткомыслии» (газета «Речь», 1907): «На наших глазах вымирает один из существенных родов российской журнальной словесности – литературная критика. Правда, как раз в последнее время появилось особенно много подобного рода произведений, но они-то и свидетельствуют о своем полнейшем вырождении». Надо же! А нам-то отсюда кажется, что «у них» было все в порядке – не то что у нас (см. дискуссию «Критика в “толстых” журналах – уход на глубину или – в никуда?». – «Знамя», 2009, № 11).

Примеры, которые приводит (и далее разбирает в заметке «О короткомыслии») К. Чуковский, – это «Силуэты» Айхенвальда и «Книга отражений» И. Ф. Анненского.

Несправедлив?

Но, высказываясь сверхэмоционально, Чуковский свободен и независим: «Сначала просто: Брюсов наездничал, Белый озорничал, Гиппиус манерничала, и никто решительно не смотрел на себя всерьез» (тот же 1907-й).

Перед молодым Чуковским – богатство, к тому же растущее как на дрожжах.

И он к этому разнообразному богатству исключительно строг.

Сегодня – другое дело.

Сегодня с богатством, как бы это поточнее сказать, проблемы, зато от восторгов просто некуда деваться.

И все же – ведь что-то скопилось к концу десятилетия? Ведь сравнения – тем более эпохи, какой стал Серебряный век для истории русского искусства и литературы, – с нашим, еще не отстоявшимся «сегодня» всегда слишком похожи на столкновения в лоб: тому, который послабее, можно и костей не собрать.

4. О категориях и поколениях

Литература потеряла былую привлекательность как для читателей (40 процентов взрослого населения России вообще не читают книг – об этом говорят цифры социологического опроса; литература потеряла свою привлекательность и для тех, кто думает о карьере. Молодые люди выбирают сегодня другие пути для реализации себя в стране и мире.

Утратила свое положение в обществе.

Перешла в разряд занятий необязательных – и в то же время обременительных.

Литературная карьера только в исключительных случаях приносит социальный успех и богатство. Об этом рассуждают «попавшие на ТВ» писатели-успешники: Татьяна Устинова, Олег Рой…

Согласимся: заработать деньги и обеспечить рост молодому энергичному человеку намного легче в других областях и сферах. Это правда.

Но зачем же тогда политики, телезвезды и телеведущие, модные газетные обозреватели, актеры выпускают в свет свои сочинения? Подтверждать свое реноме толстой книгой с картинками? (Как правило, все вышеперечисленные категории выпускают книги либо увесистые, либо очень увесистые.) Зачем Натану Дубовицкому (по слухам, псевдоним В. Суркова) сочинять роман? «Околоноля» – подтверждение интеллектуального статуса? Или цинизма – как профессионального качества всякого политтехнолога, но в данном конкретном случае забравшегося на очень большую высоту?

А если речь идет просто о писателе… Здесь и возникают трудности с собственной судьбой.

С другой стороны, в последнее – именно последнее – десятилетие наблюдается приток в категорию, как бы помягче это обозначить, и. о. писателей. Иногда – врио. Потому что устают: даже это самое и. о. даже в паралитературе надо постоянно подтверждать.

Почему так туманно, где имена и фамилии, адреса и явки?

Во-первых, потому, что их много, оглянитесь вокруг себя в книжном магазине, а во-вторых, может быть, они небезнадежны.

Писателей 2000-х лет можно разделить на категории:

• писатель-профессионал, живущий за счет успеха и продажи своих книг;

• писатель-профессионал, живущий нелитературным трудом;

• писатель-профессионал, живущий за счет родных и близких;

• писатель-непрофессионал, живущий своим нелитературным трудом.

Спрашивается, и зачем ему в таком случае литература?

Молодые рецензенты, обозревающие толстые журналы, с особым чувством – удивления или раздражения – отмечают публикации старших (даже сильно старших) коллег. И в обзорах «Ех Libris НГ», и в «ЛГ», например, обязательно заметят и похвалят К. Ваншенкина. В первое десятилетие века он действительно печатал постоянно свои новые стихи и мемуары (что не помешало И. Кобзону, как я поняла, любящему и ценящему стихи Ваншенкина, назвать его «выпавшим из процесса»). Кумулятивный сюжет литературной жизни – прирастание текстами, не меняющими репутации. Как сложилось, так и продолжается. Репутация Л. Зорина, А. Битова, Б. Ахмадулиной, Ф. Искандера, А. Вознесенского как сложилась к началу нового века, так и существует.

Появилось за это время не одно, а целых два новых поколения писателей, – вот они и повлияли (очень плавно) на изменение картины. «Прежние» дописывали и переписывали, «новые» – начинали.

Писателям среднего возраста пришлось труднее всего: к старшеньким благоволили как к «дедушкам»; а вот «родителей» – еле терпели. Или не терпели вовсе.

Они пошли на гумус. Не к ним было привлечено внимание: для публики они были слишком утонченными, а для критики недостаточно новыми и парадоксальными.

5. О вертикали и горизонтали

На грани веков современная русская литература совершала переход, довольно опасный и подобный военному, – переходу Суворова через Альпы. И потери были не только человеческие – если можно так выразиться, форматно-направленческие тож. Так что (и кого) русская литература теряла?

Ушли из жизни те писатели, кто много сделал в XX веке – повернув его, как Александр Солженицын, настраивая на новую стилистику, как Василий Аксенов, перевернув поэтику, как Всеволод Некрасов, Дмитрий Александрович Пригов, Лев Лосев… Оставив ХХ веку его надежды и разочарования – Юрий Давыдов, Анатолий Азольский, Владимир Корнилов… В тоске по уходящим сравнялись метрополия и эмиграция (которой, впрочем, фактически для русской литературы с появлением интернета не стало: да-да, именно интернет с начала XXI века стал объединяющей, кроме всего прочего, силой).

В предыдущее десятилетие, в 1990-е годы, допечатывались архивы, обнародовались утаенные и запретные тексты – угасая, все еще шли волны публикаций, начатых во второй половине 1980-х. Но это уже были вкрапления, инкрустация, не так менявшие состав литературной крови, как в предыдущее десятилетие. Яркости, новизны и резкости они литературной ситуации