Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту - Недзвецкий Валентин Александрович

В последнем случае Штольца, правда, можно отчасти извинить и его опасением за друга, слабоволие которого ему хорошо известно, и сходным предшествующим отзывом самого Обломова о его быте на Выборгской стороне («Пойдем отсюда! Вон! Вон! Я не могу ни минуты оставаться здесь; мне душно, гадко! — говорил он, с непритворным отвращением оглядываясь вокруг»), высказанным Ольге Ильинской. Но дело не в каких-то частных «оправданиях» Штольца читателем. Ведь верное понимание этого героя возможно лишь с учетом той душевно-сердечной эволюции, которую, подобно Обломову во второй и третьей частях романа, под влиянием всезахватывающего чувства к Ольге Ильинской совершит Андрей Штольц. Специально о ней речь пойдет в главке о типологии любви; сейчас же отметим, что эта «претруднейшая школа» жизни (с. 187) и для Штольца не осталась без благотворных последствий. «С него, — скажет романист о герое, на собственном опыте познавшем всю сложность „отношений… полов (а с ними — и иных человеческих связей), — немного спала спесивая уверенность в своих силах… Ему становилось страшно“ (с. 317).

Главный мотив, в свете которого Гончаров задумал и живописует Андрея Штольца как положительный образ, в романе задан с первых же строк второй части, затем проходит через воспитание и образование героя в детстве и отрочестве, учебу в высшей школе, творимый самим Андреем Ивановичем род деятельности („поприща“), наконец, через его разумение любви, семьи и семейного дома. Мотив этот — не просто образованная, одухотворенная и гуманная личность, ведь ею был и Илья Обломов, а личность гармоническая, т. е. исключающая любую односторонность, нецельность и зависимость от деформирующих человека социальных или материальных „условий жизни“ (6, с. 443).

Основным залогом формирования Штольца в такую личность Гончаров считает тот синтез в ней разных, но одинаково жизнеспособных психологических, духовно-нравственных и культурных начал, в котором они не сосуществуют только, а порождают качественно новое человеческое явление.

Очевидное несходство Штольца и Ильи Ильича не помешало Гончарову убедительно мотивировать сердечную и верную дружбу между ними: „их связывало детство и школа <…>, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении“ и „более всего“ „чистое, светлое и доброе начало“, лежавшее в „основании натуры Обломова“ (с. 130). В систему же романных персонажей Штольц входит не двойником и не антиподом (т. е. „противоположной крайностью“) Ильи Ильича, а носителем и представителем „образа жизни“, принципиально отличного и от обломовского и от всех иных, изображенных в произведении, и в нынешней России да и Европе еще небывалого.

Но из каких именно „смешанных элементов“ „сложился Штольц“ (там же)? Русский по отцу и матери, Илюша Обломов воспитывался и учился по традиционным понятиям патриархального деревенского барства. „Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская; веру он исповедовал православную; природная речь его была русская… Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг“ (с. 120). Маленький Илюша „страстно впивался“ в сказания своей няни „о какой-то неведомой стороне“, „где текут реки меду и молока, где никто ничего круглый год не делает“ и где есть „добрая волшебница, являющаяся у нас иногда в виде щуки, которая изберет себе какого-нибудь любимца, тихого, безобидного, другими словами, какого-нибудь лентяя, которого все обижают, да и осыпает его <…> разным добром, а он знай кушает себе да наряжается в готовое платье, а потом женится на какой-нибудь неслыханной красавице, Милитрисе Кирбитьевне“ (с. 92–93). Штольц „с восьми лет“ <…> сидел с отцом за географической картой, разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи <…>, читал священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам Телемака» (с. 120).

«Священная история», т. е. Библия, немецкие писатели — автор религиозно-дидактических сочинений К. М. Виланд и философ-просветитель, теоретик искусства И. Г. Гердер, а также философско-утопический роман француза Ф. Фенелона «Приключения Телемака» и упомянутый Гончаровым чуть ниже римский историк и поэт Корнелий Непот, которого подростком Андрей Иванович переводил на немецкий язык, как и баснописец Иван Крылов, — все это символы много- и разнонациональных культурных влияний, оказавших воздействие на формирующуюся душу Штольца.

Аналогичными были и методы его воспитания, сочетавшие в себе отдельные нормы античных спартанцев, педагогические идеи Жан-Жака Руссо, развитые в романе «Эмиль, или О воспитании» (1762), с «трудовым, практическим воспитанием» (с. 123) в семьях немецкого бюргерства. «Если мать Андрея, — отмечает Е. Краснощекова, — наряжала сына и холила его тело, то отец твердо стоял за спартанскую суровость и физическую тренировку», поощряя даже «опасные и чреватые физическим страданием отлучки сына из дома (при этом не делал снисхождения в выполнении уроков»[50]. «Элитарной изнеженности барчат» Штольц-старший противопоставил плебейскую крепость сына. «Подобно крестьянским ребятишкам, он привык бегать и в жару и в холод с непокрытой головой, носиться, пока не запыхается, обливаться потом, и он закален так же, как крестьянские дети, ему не страшнее простуда, он стал крепче, жизнерадостнее. Этот пассаж из письма Юлии (героини „Эмиля…“. — В.Н.) о ее сыне легко отнести и к гончаровскому Андрею»[51], — заключает исследовательница. Уже восьмилетним Штольц «подводил итоги безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных», а «четырнадцати, пятнадцати лет мальчик отправлялся частенько один, в тележке или верхом, с сумкой у седла, с поручениями от отца в город, и никогда не случалось, чтоб он забыл что-нибудь, переиначил, не доглядел, дал промах» (с. 120, 121).

Главными плодами отцовского участия в воспитании Андрея Ивановича стали навыки постоянного труда, чувство ответственности-долга перед собой и окружающими, самостоятельность во всем и твердая воля; словом, качества, едва ли не полностью исключаемые если не учебой (ведь Илюша Обломов, хоть и с грехом пополам, но обучался вместе со Штольцем в пансионе его отца), то тепличным воспитанием «барчонка» Обломова. Определенная «суровость» этих плодов компенсировалась в натуре младшего Штольца эмоциональным воздействием его матери, образованной русской дворянки с нежной душой, учившей сына «прислушиваться к задумчивым звукам Герца, певшей ему о цветах, о поэзии жизни» и мечтавшей с ним о «блестящем призвании то воина, то писателя…» (с. 123). Должно быть, заложенные матерью эстетические запросы побуждали подростка Штольца «частенько забираться» в соседний с Верхлевым княжеский «замок» с «длинными залами и галереями, темными портретами на стенах» с «тонкими голубыми глазами, волосами под пудрой, белыми <…> лицами», поведавшими Андрею «повесть о старине, не такую, какую рассказывал ему сто раз, поплевывая, за трубкой отец о жизни в Саксонии между брюквой и картофелем, между рынком и огородом…» (с. 124).

Благотворные для Штольца результаты его «синтетического» происхождения, образования и воспитания этот герой пополнил и самоформированием: после российского университета несколько лет «смиренно сидел на студенческих скамьях в Бонне, в Иене, в Эрлагене, потом выучил Европу как свое имение» (с. 143). В итоге и сложился в личность, какой не были ни его отец, ни мать, ни друг Илья Обломов, ни другие персонажи романа, исключая только Ольгу Ильинскую. Вот его обобщенный нравственно-физический портрет на их фоне, данный Гончаровым во второй части (гл. II), т. е. до любви Штольца к главной героине романа, когда для него «сфера сердечных отправлений бала еще terra incognita („неизвестная область“. — В.Н.)» (с. 129). Чиновник Судьбинский так усердствует в составлении бесконечных бумаг («Вон, посмотри, целый чемодан везу к докладу…», — сообщает он Обломову), что, по его словам, ни минуты не может «располагать собой». Циник Тарантьев «с горечью и презрением смотрел на свои настоящие занятия: <…> переписывание бумаг, <…> подшиванье дел и т. д.», предпочитая им мелочный обман и вымогательство; его «кум» и тоже чиновник Иван Мухояров будет действовать и как крупный мошенник (с. 20, 34). Штольц тоже служил, но скоро «вышел в отставку, занялся своими делами» — очевидно, творчески и честно: «Он шел твердо, бодро; жил по бюджету, стараясь тратить каждый день, как каждый рубль, с ежеминутным, никогда не дремлющим контролем издержанного времени, груда, сил души и сердца» (с. 127, 128). Робкий характером Илья Ильич боялся реальной жизни, уходя от нее в мечты и фантазии; в душе Штольца «мечте, загадочному, таинственному не было места…» (с. 128). Не уверенный в себе и в период взаимной любви с Ольгой Ильинской, Обломов терзается сомнениями, угнетающей рефлексией; Штольц «и среди увлеченья чувствовал землю под ногой и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным»; «не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно…» (с. 129, 130). Илья Ильич, согласно его признанию другу, «гаснул и губил силы» с женщиной по имени Мина, вероятно, дамой полусвета, увлекшей Обломова физической страстью, за которую тот, воображая себя влюбленным, «платил ей больше половины своего дохода» (с. 145). «Штольц не верил в поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными следами, а <…> хотел видеть идеал бытия и стремлений человека в строгом понимании и отправлении жизни» (с. 129).