Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями - Николай Дмитриевич Александров

жестокий, я таких рецензий никогда не получал. Поэтому я сказал бы, что как реалист и как эпический писатель я больше похож на Венделя, но в какой-то степени я хотел бы быть таким же, как Ланг, по крайней мере как писатель, необязательно быть таким же в отношениях с женщинами, но как писатель — да.

Я мог бы еще рассказать об одном анекдотичном случае, если можно.

С писательством связано много абсурда, даже бурлеска, который часто вызван всеобщей коммерциализацией литературы. В середине 90-х годов, когда вышел в свет мой первый роман, у меня был в Швеции другой издатель, не тот, что сейчас, он был абсолютно уверен в успехе моего романа и заказал таких двухметровых Челей из картона, которые стояли потом в книжных магазинах в качестве рекламных колонн. А потом случилось так, что самая крупная газета Швеции «Dagens Nyheter», у которой самый большой в Швеции тираж, около полумиллиона, опубликовала рецензию, в которой автор рецензии признавался, что никогда раньше не читал столь честолюбивого и в то же время столь скучного романа. Мое счастье, что я в то время не жил в Швеции, потому что после такой рецензии я бы чувствовал себя очень глупо, разгуливая по городу и глядя на свои огромные картонные изображения.

Насколько близок вам сам кризис Кристиана Ланга? Не боитесь думать о смерти?

К сожалению, наверное, близок, но, возможно, не в такой степени, не так по-детски. Но я абсолютно согласен с тем, что Ланг воспринимает все не совсем адекватно. Вероятно, каждый человек начинает в определенный момент сознавать, что он смертен. Некоторые, скажем так, не очень умные люди умудряются избегать этой мысли довольно долго и в возрасте 90 лет вдруг с удивлением узнают, что скоро умрут. Для других осознание смерти наступает где-то в промежутке между 20- и 30-летним возрастом. У Ланга все это связано еще с кризисом среднего возраста. И я согласен, что он ведет себя как ребенок. Но все же надо помнить, воспитанником какой культуры он является, и это один из главных моментов в книге, и не только для меня лично, а в целом для всего поколения. Потому что в современной культуре, которая поклоняется молодости, успешности и постоянной включенности в процесс, поклоняется страстно, для такого живого человека, как Ланг, находящегося в центре этой культуры, невыносима мысль о том, что он смертен, это равнозначно поражению. Потому что вся жизнь Ланга и вся сущность этой культуры заключается в демонстрации фасада, в отшлифовке красоты и успешности.

Я хотел бы добавить еще немного от себя. Меня лично в некотором смысле спасло то, что я довольно-таки рана по современным меркам, стал отцом. А когда живешь все время рядом с подрастающим поколением, видишь, как они меняются и взрослеют, становясь старше, вначале подростками, а потом и молодыми людьми, ты как бы постоянно крепко держишься за жизнь, не останавливаешься на месте, не остаешься наедине со своим возрастом. Я совершенно уверен, если бы я остался холостяком, то по-прежнему сидел бы в кабаках и ночных клубах и стал бы абсолютно таким же, как Ланг. Учитывая еще и то, что я в юности мечтал стать рок-музыкантом, для которых иллюзия вечной молодости является некой константой существования.

Но Кристиан Ланг был женат, и не единожды?

Да, несколько раз. Я же по-прежнему живу со своей первой женой.

В нем есть такая черта, правда, я не знаю, есть ли такое понятие, но вот бывают серийные убийцы, значит, может быть и такой серийный муж. У сорокалетнего Ланга есть уже все симптомы этого состояния.

Тогда это еще и история о том, чем кончается подобного рода жизнь.

Необязательно. Мы живем… Один критик сказал однажды, что в этом романе есть даже некий привкус античности. Это связано с тем, что видимое зло получает наказание. Если считать, что Сарита была все же реальным героем, то в конце она не получила того, чего заслуживала. Но в этом и состоит определенная интрига этого романа: если ты выходишь на неправильную тропу, избираешь не тот путь, то наказание непременно последует. Это такой классический и очень нравственный, я бы даже сказал, очень наставленческий подход. Хотя про современный мир можно было бы написать другой роман, в котором герои совершают целую кучу преступлений и ошибок, а в конце спокойно удаляются, становясь все более богатыми, и все было бы хорошо.

Небольшой комментарий. Можно сказать и по-другому, многие говорят о настоящем как о времени, где нет морали, где правят наглые, беззастенчивые люди. Но если заглянуть поглубже в историю, то станет ясно, что такое утверждение очень поверхностно. Правда заключается в том, что беспринципные и аморальные люди существовали всегда, их деятельность меняется со временем и зависит от той эпохи, в которой они живут, но такие люди существовали всегда. И когда во время публичных обсуждений здесь, в Финляндии, да и в Швеции тоже, кто-нибудь заявляет, что наше время — самое аморальное, я в этом совсем не уверен. Просто у некоторых людей есть такая черта беспринципности и аморальности, но так было всегда.

Ваши герои отстаивают свою индивидуальность, но, с другой стороны, погружены в глобальные проблемы. Нет ли здесь противоречия?

Мой взгляд на ближайшие поколения зависит во многом от того, что я сам родился в начале 60-х, был подростком в 70-е, а в 80-е уже начинал взрослую жизнь, и поэтому мир тех поколений для меня близок. В то время, в той части мира, которая по отношению к нам называется Западом, в Западной Европе и в Соединенных Штатах были популярны анархистские и левые течения, а потом наступили восьмидесятые, когда, согласно мифу, все думали только о деньгах и о себе, о личной выгоде. И я, возможно, несу на себе печать этого мифа, этой эпохи. Мне часто доводилось слышать, мол, ваше поколение никчемное, мол, вы только разрушаете все, думаете только о красивых шмотках, дорогих автомобилях, о которых в действительности я никогда и не думал, и в тот момент, когда все двигались направо и думали только о деньгах, мне хотелось быть левым. И потом, мне кажется, что в моих книгах находит отражение и то противоречие, что сидит во мне самом независимо от времени, где-то глубоко внутри меня. Я ужасный индивидуалист, до крайности, я никогда долго не задерживался ни в какой группе, я даже своим друзьям сказал как-то, что я никогда не смог бы болеть за какую-то конкретную футбольную