Лето с Бодлером - Антуан Компаньон

он вечный чужак. Как герой стихотворения в прозе Чужак, он местный – и космополит, он учтив – и дерзок, он наблюдатель, враг домашней жизни, бунтарь без причины:

Жить вне дома и при этом чувствовать себя дома повсюду, видеть мир, быть в самой его гуще и остаться от него скрытым – вот некоторые из радостей этих независимых, страстных и самобытных натур, которые наш язык бессилен исчерпывающе описать. [117]

Так денди вкушает и радости, и дискомфорт своей вечной двойной игры.

23

Женщины

Дитя, сестра моя!

Уедем в те края,

Где мы с тобой не разлучаться сможем,

Где для любви – века,

Где даже смерть легка,

В краю желанном, на тебя похожем.

И солнца влажный луч

Среди ненастных туч

Усталого ума легко коснется

Твоих неверных глаз

Таинственный приказ —

В соленой пелене два черных солнца.

Там красота, там гармоничный строй,

Там сладострастье, роскошь и покой. [118]

О женщинах и о любви ни один поэт не сказал лучше Бодлера; среди его возвышенных стихотворений на эту тему – Волосы и Приглашение к путешествию. В Цветах зла принято различать несколько циклов, посвященных любимым женщинам – Жанне Дюваль, госпоже Сабатье и Мари Добрен. Но он же высказал о женщинах чудовищные мысли, из-за которых сегодня Бодлера называют женоненавистником, и умолчать об этих высказываниях невозможно. И верно, некоторые пассажи из Моего обнаженного сердца – хоть и не предназначенные в этом виде для публикации – ранят, и притом они еще не самые ужасные:

Меня всегда удивляло, как это женщинам дозволено входить в церковь. О чем им толковать с Богом? <…>

Женщина не умеет отделить душу от тела. Она примитивна, как животные. Сатирик объяснил бы это тем, что у нее нет ничего, кроме тела. [119]

Женщина – противоположность Денди.

Следовательно, она должна внушать отвращение.

Женщина испытывает голод – и хочет есть. Испытывает жажду – и хочет пить.

Она в течке, и хочет, чтоб ее …

Великая заслуга!

Женщина естественна, то есть омерзительна.

К тому же она всегда вульгарна и, значит, полная противоположность Денди. [120]

Всё же такие суждения похожи на ребяческое поддразнивание, на мальчишеские выходки. Бодлер полагает, что женщины лишены духовного начала, поскольку они ближе, чем мужчины, к природе, то есть к злу. В новелле Фанфарло описывается Самюэль Крамер, альтер эго поэта: «деторождение почитал он пороком любви, беременность – не то болезнью, не то ловушкой. Где-то он написал: ангелы – гермафродиты, они бесплодны»[121]. И куртизанка, уклоняясь от деторождения, становится женщиной высшей пробы.

В главе о любовницах в Советах молодым литераторам молодой (двадцатипятилетний) Бодлер приравнивал их к вещам:

Оттого-то, что истинные литераторы в определенные моменты испытывают ужас перед литературой, я и предлагаю им – вольным и гордым душам, утомленным умам, неизменно ощущающим потребность отдохнуть в свой день седьмой, – лишь два возможных разряда женщин: девок или дур – любовь или домашний уют. [122]

Эта мысль как нельзя лучше резюмирована в шокирующем афоризме из Фейерверков: «Любить высокоумных женщин – утеха педераста» [123]. А в более позднем Поэте современной жизни глава о женщинах и девках тоже полна презрения:

Существо, в котором большинство мужчин находят источник самых сильных и даже, скажем это в укор высоким радостям философии, самых длительных наслаждений; <…> существо, в котором Жозеф де Местр видел прекрасное животное, чья грация украшала и облегчала напряженную политическую игру. [124]

И лишь ухищрения макияжа отдаляют притворщиц от природы и позволяют им снискать милость Бодлера.

Подобные разглагольствования – самое первостатейное хамство, и бесполезно в оправдание Бодлера вспоминать, что можно отыскать подобные гнусные строки у массы его современников, в том числе у Барбе д’Оревильи, Флобера и Гонкуров.

Самое чудовищное читаем в Моем обнаженном сердце о Жорж Санд:

Санд, даром что женщина, – сущий Прюдом по части безнравственности.<…>

Она владеет хваленым текучим слогом, который мил сердцам буржуа.

Она глупа, она тяжела, она болтлива, в ее суждениях о нравственности столько же глубины и столько же тонкости чувств, сколько у консьержек и содержанок. <…>

То, что в эту клоаку ухитрились втюриться несколько мужчин, как нельзя лучше доказывает, сколь низко пали мужчины в нынешнем веке. [125]

Бодлер – «желчный тип», по его же самоопределению: он сердится на женщин, заставивших его страдать, но не меньше сердится и на мужчин; в адрес женщин он произносит много горьких и злобных слов. Однако не будем на этом задерживаться и лучше вспомним другое проявление его нрава – идеализацию женщины, например в Балконе:

Воспоминаний мать, возлюбленных царица,

Ты – всё, чем я живу, что я люблю и чту.

Ты помнишь свой камин, тебе твой дом не снится,

Тех вечеров и ласк ты помнишь красоту,

Воспоминаний мать, возлюбленных царица? [126]

24

Католик

А бог – не сердится, что гул богохулений

В благую высь идет из наших грешных стран?

Он, как пресыщенный, упившийся тиран,

Спокойно спит под шум проклятий и молений.<…>

– Ты помнишь, Иисус, тот сад, где в смертной муке

Молил ты, ниц упав, доверчив, как дитя,

Того, кто над тобой смеялся день спустя,

Когда палач гвоздем пробил святые руки? [127]

Во время процесса над Цветами зла в 1857 году Отречение святого Петра было сначала привлечено к делу против Бодлера за «покушение на религиозную мораль». Но позднее его стали называть христианским поэтом, и Полю Клоделю пришлось сказать о языке Цветов такие слова: «это необыкновенное смешение двух стилей: расиновского – и журналистики своего времени».

Что касается журналистики, Клодель имел в виду обиходные слова и обороты речи, но еще больше городской дух, неологизмы индустриальной цивилизации, такие как вагон, дорожно-транспортная сеть, омнибус, уличный фонарь, баланс.

Сопоставление с Расином уже в начале XX века стало общим местом. Анатоль Франс и Пруст не разделяли в Бодлере классического и христианского поэта. «Бодлер не певец порока,